Когда они приносят кормёжку, то заслоняют люк целой толпой, чтобы я не убежал, не дай-то дхорр. Амулеты всякие выставляют, бормочут заклинания, охранные нассы выделывают. Будто я собственной персоной дхорр какой-нибудь, а не всего лишь «грязный чел». Аж воздух сгущается, чернеет и дрожит от сумасшедшей концентрации магической энергии. Самый смелый делает шаг и ставит термос.
Борясь со страхом, вымещает злобу на мне... Уроды, Слабого унизить — это каждый мудак может. Именно мудаки и обожают унижать. Я же и встаю-то с трудом, куда мне бегать... Да-а, не думал, что дела мои настолько плохи. Далековато меня засунула к дхорру в задницу моя особая форма клаустрофобии, боязнь ограничения свободы выхода. Серьёзная психическая хвороба, оказывается.
Серьёзнее, чем я предполагал. Самое гнусное, что я не могу спать. Вырубаюсь, конечно, но это не сон, а какая-то... временная смерть, что ли. Во всяком случае, нечто смертеподобное. С Номи там я не встречаюсь. Но пока ещё — настырно возвращаюсь обратно, в явь. Явь тюрьмы, которая для меня кошмарнее самого скрученного кошмарного сна.
Зато мутотень спит, похоже, на полный вперёд и в ус не дует. Не колышет её факт, что я тут подыхаю. И Фея опять пропала... Странная она. Вроде помогает изо всех сил, а когда нужна позарез, бац — и исчезает... Не ясно, кто она вообще такая.
Ревмаги сваливают, закупорив меня в моей крохотной каморке, спецодиночке номер Шесть (простое совпадение или издевательская ухмылка судьбы?). Ползу на локтях поближе к контейнеру. Аппетита, ясный пень, никакого, но сдаваться без боя я не намерен. Бой — это только на вражеском спаме «мальчик» значит, а на ридний мови — состояние души каждого Эго, не желающего сдаваться на милость Социо.
Пожрал. Не подавился. «Кто б тут трындел про кусок, оторванный у народа! — мысленно комментирую. — Нашли тоже паныча, гниды псевдодемократические. На себя посмотрите, слуги народные. Рожи лоснятся».
Ползу в свой угол. Ложусь на спину и закрываю глаза. Даст Выр, засну вдруг...
— ...Ма-альчик мой, наконец-то!!! — кричит она и так отчаянно вцепляется в мой затылок, в мои волосы, в мои плечи, словно меня норовит унести прочь ураган. Что недалеко от истины... Тайфун с женским именем Смерть едва не унёс меня. — Солли, мальчик мой дорогой, милый, ненаглядный, ласковый, родной, где же ты был?..
Она шепчет и рыдает, прижимая меня к своей фантастически-роскошной груди, обнимая, оплетая, оберегая, приклеивая, примагничивая, приторочивая, прикрывая, привязывая, притискивая, прицепляя, прихватывая, приваривая, притирая, приговаривая, приращивая, поглощая, впитывая, всасывая, обволакивая... всё, что угодно, только бы не отдать тайфуну с женским именем. Она борется за меня с женщиной и, похоже, побеждает первая.
Ведь в начале всегда — Девочка. Женщина заявляется позднее.
Неискушённость девственности, живущей иллюзиями и надеждами, затмевается горьким, как долго сдерживаемые слёзы, осознанием того, что надежды никогда не оправдываются, а иллюзии рассеиваются, оставляя вместо себя вселенскую пустоту одиночества.
...И просыпаюсь я с уверенностью, что теперь-то уж наверняка выживу. Тело моё из тюрьмы ещё не убежало, но разум с помощью моей Девочки наконец-то сумел. Для того чтобы я перестал задыхаться от безысходности, глоток свободы был жизненно необходим изнурённой душе...
Номи прорвалась, прорвалась ко мне моя фантастическая подружка, сумела мне помочь глотнуть надежды на освобождение...
А телу помогут выбраться...
— Доброго базара, товарищ. Заставил ты нас поволноваться, что да, то да.
[[Ха-ай, майжэ-земляк! Нащадок окупантив щиро витае нащадка загнобленого народу!]]
...Конечно же, Деструктор и Киберпанк. Существа, заимевшие такие крутые позывные прозвища, разве останутся в сторонке, когда дхоррова дочка Смерть норовит забрать их братана?!
Ург материализуется прямо в камере, а присутствие Ганнибала ощущается за пределами, но весьма неподалёку...
Камера вздрагивает, раздаётся грохот. Сыплются обломки кирпича вперемешку со сгустками охранной субстанции и клочками ирреальной пыли, оставшимися от магической энергии... В стене слева от меня появляется трещина.
В неё просовывается многопалая ручища-манипулятор, которая без промедленья принимается расширять отверстие. Появляется гибкий отросток, увенчанный глазом видеодатчика, мембрана-веко опускается и подымается: это значит, подмигнул мне мужик, рождённый под одним солнцем со мною...
Рядом с глазом Гана появляется бородатая «варяжско-греческая» физиономия «нащадка» скандинавских конунгов и славянских царей. Обеспокоенно оглядывает меня, констатирует:
— Живой, слава богу. — И Кэп Йо целиком влезает в мою камеру.
Ург уже закатал мне рукав и вкалывает какую-то стимулирующую дрянь. Истощённое тело требует поддержки. Разум и душа её уже получили — по высшему разряду!
— Быстро вы, — счастливый, как наутро после первой ночи с моей первой женщиной, Лоис Радченко, шепчу я.
Ург ворчливо отвечает:
— Ждали в готовности номер-раз, по уровню враждебности среды «Полное Банкротство»... Только-только Чоко тебя нащупала...