Звездный табор, серебряный клинок

В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,

В свете молний путник движется по тропе лесной,

И вертепы, и святыни - за его спиной!..

Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.

- Еще! Еще! Давай еще! - кричал Бенедикт, перекрывая остальных. - Да ты, братец, умеешь!

Гойка снисходительно усмехнулся.

- Спой им про Бандераса, - посоветовал я.

Гойка кивнул.

- Теперь нашу, - сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

- Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,

Что ветер нашептал, который бродит меж звезд...

И вновь по окончании разразилась восторженная буря.

- Не знаю, о чем ты пел, - сказал Бенедикт, - но и не надо. И без того душа плачет.

Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой.

А Бенедикт сказал:

- О штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. - Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.

- Вот, пожалуйста. Штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике уже немало накатал. Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.

- Беня, я тебя умоляю...

- Давай, давай!..

Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул;

- Москва - Новые Фермопилы, Москва - Петушки, Четвертая Альдебарана - Рай, Е-7/87 - Долгожданная Эрекция, Алмазный Край - Юпитер Гелиоса, Челябинск Рай...

- Ну хватит, хватит, - остановил его Бенедикт. - Видали?!

- Что-то молод он больно, - недоверчиво помотал головой Гойка.

- Молодой, да ранний, - заверил Бенедикт. - Вам как раз подойдет.

- А чего им надо? - поинтересовался парнишка. - Ты меня, Беня, продаешь, как какую-то бессловесную тварь...

- А ты и есть тварь, - заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: Божья.

Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:

- Не, я к джипси не пойду. Если им надо украсть корабль, то я - пас.

- Нам нужен репетитор, - вмешался я. - Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.

- А-а, - протянул Брайан. - Это-то мне раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все равно не могу.

- Как это не можешь?! - возмутился Бенедикт. - Я пообещал!

- Ты пообещал! Меня как раз начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.

- А вот это видел? - показал ему Бенедикт кулак. - Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты - пой, повернулся он к Гойке.

- Пусть-ка споет мой брат, - отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. - Я по этой части против него - пацан, не более. Хотите верьте, хотите - проверьте.

Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть?

Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался... И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым Гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа "Ночной птицы" Никольского или его же "Музыканта": "Повесил свой сюртук..." Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как слушали они Гойку на цыганском?

Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал:

- Я знаю песни только на диалекте своего родного табора.

И тут меня осенило. Я понял, что именно я буду петь. Когда-то давным-давно я сам положил на музыку стихи моего сокурсника Леши Михалева. И всем нравилось.

- В этой песне говорится о любви и о смерти, - сказал я. Хотел добавить что-то еще, но не стал. Потом переведу, если попросят. И я запел:

- На город мой безмолвна и бела

Ложится ночь, укутавшись в метели,

Два ангела ко мне в окно влетели,

Сложив за спинами замерзшие крыла,

Сказали мне, что Королева умерла.

И замолчали. Я хотел уехать

Тотчас из города, где ночь белым-бела,

Безмолвна. Где, быть может, "Умерла"

Чуть слышно прошептало эхо

За мною вслед и подавилось смехом.

Им нечего мне было рассказать,

Я понял все по их молчанью,

Расправив крылья над плечами,

Два ангела летели к небесам

В свой добрый мир из моего, назад.

Люди слушали молча, завороженно глядя мне в рот. Я чувствовал себя удавом Каа в городе обезьян. Но краем глаза я увидел, как из-за соседнего столика поднялся какой-то человек и проворно вышел из нашего зала. Все, что я успел заметить в нем, - зачесанная на лоб челка и большие уши. Не всем, значит, нравится, как я пою. Ну и ладно, скатертью дорога. Я опустил глаза, чтобы больше не видеть ничего такого, что могло бы меня сбить.

- На город мой безмолвна и бела

Ложится ночь, укутавшись в метели,

Волшебное виденье стало тенью

И отраженьем тени в зеркалах,

И страхом плотским пред Господним гневом.

Для всех живая умерла сегодня Королева.

И значит, все грехи я оплатил

Тем, что другой такой мне не найти.

Я замолчал и поднял глаза. Не знаю, может, я преувеличиваю или выдаю желаемое за действительное, но лица окружающих казались мне потрясенными.