Звездный табор, серебряный клинок

- Так и есть, - произнес голос. - Вы - Рома Михайлович Романов. Тот самый грядущий правитель, о котором сообщал Семецкий. Выходит, он не придумал это.

- "Семецкий"?! - не поверил я своим ушам. - куда ты его знаешь?!

- С недавних пор Семецкий - мой коллега, - отозвался завод. - Его личность и разум использована для управления одним стратегически важным оборонным предприятием. И я всегда могу связаться с ним.

- Ты хочешь сказать, что и ты когда-то был живым человеком?!

- Конечно, - отозвался завод. - А что в этом удивительного? Семецкий, кстати, подсказывает вопрос: разве труд приговоренных к пожизненному заключению не использовался обществом в ваше время? Он говорит, что изучал вашу историю и вашу юриспруденцию.

- Он здесь, на Петушках?

- Да. Эта планета - важнейший промышленно-стратегический объект России.

- Я могу поговорить с ним напрямую?

- Нет, такая коммутация не предусмотрена. Но вы можете общаться через меня.

- Ладно, передай ему привет.

Завод помолчал, затем произнес:

- Привет и вам. Однако он вновь просит меня, чтобы я уточнил: могли ли в ваше время в принудительном порядке заставлять преступников выполнять тяжелый или опасный труд? Он говорит, это для него важно.

Я вспомнил рассказы о том, что в СССР смертникам якобы предлагали на выбор - быть расстрелянными или несколько лет отработать на урановых рудниках... Точных фактов на этот счет у меня нет, но, думаю, это соответствовало истине. А китайцы вроде бы приговоренных к смерти использовали в съемках кино для особой реалистичности сцен убийств... У японцев были камикадзе, и они даже не были преступниками.

- В принципе зэки всегда работали... - согласился я. - Да, это так. Но не в такой же изощренной форме.

- А кто может сказать уверенно, какая форма изощреннее другой? проскрипел завод. - Хотя, если говорить честно, я полностью согласен с вами. Нет ничего ужаснее этой внедренной Рюриком технологии. Она - ад на земле. Нас уже нет, мы не можем двигать руками и ногами, но мы продолжаем мучиться. Без надежды и просвета.

- Почему же мучиться? - спросил я. - Разве мучения обязательны для того, чтобы руководить заводом?

- Каждый станок, каждая линия, каждый трубопровод и каждый вентиль этого завода снабжены датчиками, которые являются органами моих чувств, так как нервные волокна от всех этих датчиков идут в то, что заменяет мне мозг. И любая критическая ситуация в промышленных блоках отзывается болью. Ведь боль - сигнал опасности для организма. Я постоянно, непрерывно испытываю боль - сильнее или слабее. Я делаю все, чтобы погасить ее: латаю трещины в трубах, подтягиваю винты, охлаждаю перегревшиеся части... Но я работаю на пределе возможностей... Вот сейчас, например, я чувствую, что, пока болтал с вами, я слегка отвлекся от процесса, и основной каркас теперь испытывает нагрузки, близкие к критическим. Это ощущается мною так, как будто у меня одновременно ноют зубы, череп и позвоночник... Кроме того, я чувствую неполадки в подаче кислорода. Я задыхаюсь, меня тошнит... Сейчас, минутку...

- Господи Боже! - вскричал я. - Но ведь это бесчеловечно!

Некоторое время завод молчал, по-видимому, борясь с неполадками... Наконец вновь раздался его голос:

- Ну вот. Мне немного полегче... "Бесчеловечно?"... Так ведь это не человеческая технология. А для хищника это норма - использовать чужую жизнь, чужие боль и страдания в своих целях.

- Но вы ведь можете бороться, можете бунтовать!

- Бунтовать? Да стоит технику хотя бы на один вольт снизить напряжение в сети питания, как я начну испытывать такой голод, что мигом позабуду о бунте... Способов заставить нас работать тысячи.

- А можно ли твой мозг, мозг Семецкого или кого-то еще, кто уже был заводом, вернуть в человеческое тело?

- Это исключено, - ответил завод, и мне показалось, что он вновь вздохнул. - Не буду объяснять вам, Ваше Величество, нюансы этой гнусной технологии, скажу только еще раз: это абсолютно исключено.

- Что я могу сделать для вас? - спросил я, чувствуя, что к горлу моему подкатывает комок.

- Если бы я не знал, что это невозможно, я попросил бы вас убить меня... откликнулся завод. - Семецкий говорит, что вы - на редкость добрый и честный человек. Он уверен: стоит вам прийти к власти, и вы запретите использование человеческого мозга в технологических целях.

- Обещаю вам! - запальчиво выкрикнул я. - Я обязательно это сделаю!

- Хочется верить... - вновь как будто бы вздохнул завод. - Но честно говоря, не так-то это легко. Ведь вся человеческая промышленность уже десятилетия держится на этом. Дешевизна и экономичность этого производства принесли людям изобилие...

- И никто не пытался бороться с этим?! - поразился я.

- Никто ничего не знает, - откликнулся завод.

- Так уж и не знает? - не поверил я. - Таксист, который подвез меня сюда, явно чуял что-то недоброе.