Звездный табор, серебряный клинок

Нигде вокруг не было никаких признаков людей. Я двигался по полутемным, наполненным гудением и пощелкиваниями помещениям. Тысячи сложных переплетений труб походили на кровеносную систему организма. Я подумал, что, возможно, нахожусь на каком-то полностью автоматизированном химическом комбинате и вряд ли увижу тут что-то хоть мало-мальски интересное. Несколько раз я уже порывался повернуть назад, но что-то гнало меня вперед и вперед.

Неожиданно я уткнулся в очередную диафрагму и с облегчением подумал, что это выход с обратной стороны фабрики. Но тут прямо на диафрагме возникла мерцающая зеленью надпись:

«Внимание! Опасность! Перед вами — вход в блок управления. Если ваш ССЗ ниже необходимого, сработает система защиты».

«ССЗ» — это статус социальной значимости, — сообразил я. — А «система защиты», видимо, нечто очень неприятное. Возможно, вредное для здоровья, а то и для жизни. Не знаю, ради чего мне нужно было рисковать. Но не рискнуть я не мог. И я вытянул руку ладонью вперед.

Надпись исчезла, диафрагма открылась. И я шагнул в помещение «блока управления». Мой статус оказался достаточно высок.

Это была тесная комната, наполненная непонятными приборами.

— Добрый вечер, — внезапно раздался громкий безжизненно дребезжащий голос, и я чуть не упал, поскольку от страха у меня подкосились коленки. Испуганно оглядевшись, я так и не увидел говорящего. А голос продолжал: — Завод приветствует вас и ждет указаний.

— Кто ты?! — выпалил я.

— Завод, — откликнулся голос.

— И где ты?

— Здесь, — продребезжал голос. — Жду указаний.

— Каких указаний? — спросил я, поняв наконец, что со мною действительно разговаривает сам завод.

— Любых. Вы ведь пришли для того, чтобы дать мне указания. Вы — новый обслуживающий техник, не так ли?

— Нет, — признался я. — Я не техник.

— А кто вы? — Мне показалось, что в интонации, с которой была произнесена эта фраза, мелькнуло нечто человеческое.

— Я… — честно говоря, и не знал, что ответить.

Действительно, кто я в этом мире? Почему я попал сюда? Почему имею столь высокий статус социальной значимости? На все эти вопросы имелся один ответ, на я как-то не привык еще сам произносить эти слова вслух. Но в конце концов я разговариваю даже не с человеком, а с каким-то заводом. Что уж тут стесняться. И я ответил:

— Я — царь.

Некоторое время в блоке управления царила тягостная тишина. Затем послышался звук, похожий н вздох, а затем завод произнес фразу, смысл которой понял не сразу:

— Простите за смелость, Ваше Величество. Коснитесь, пожалуйста, на передней панели клавиши, на которой нарисован глаз. Тогда и я смогу видеть вас. — Я протянул руку и утопил клавишу в щиток.

— Так и есть, — произнес голос. — Вы — Рома Михайлович Романов. Тот самый грядущий правитель, о котором сообщал Семецкий. Выходит, он не придумал это.

— «Семецкий»?! — не поверил я своим ушам. — куда ты его знаешь?!

— С недавних пор Семецкий — мой коллега, — отозвался завод. — Его личность и разум использована для управления одним стратегически важным оборонным предприятием. И я всегда могу связаться с ним.

— Ты хочешь сказать, что и ты когда-то был живым человеком?!

— Конечно, — отозвался завод. — А что в этом удивительного? Семецкий, кстати, подсказывает вопрос: разве труд приговоренных к пожизненному заключению не использовался обществом в ваше время? Он говорит, что изучал вашу историю и вашу юриспруденцию.

— Он здесь, на Петушках?

— Да. Эта планета — важнейший промышленно-стратегический объект России.

— Я могу поговорить с ним напрямую?

— Нет, такая коммутация не предусмотрена. Но вы можете общаться через меня.

— Ладно, передай ему привет.

Завод помолчал, затем произнес:

— Привет и вам. Однако он вновь просит меня, чтобы я уточнил: могли ли в ваше время в принудительном порядке заставлять преступников выполнять тяжелый или опасный труд? Он говорит, это для него важно.

Я вспомнил рассказы о том, что в СССР смертникам якобы предлагали на выбор — быть расстрелянными или несколько лет отработать на урановых рудниках… Точных фактов на этот счет у меня нет, но, думаю, это соответствовало истине. А китайцы вроде бы приговоренных к смерти использовали в съемках кино для особой реалистичности сцен убийств… У японцев были камикадзе, и они даже не были преступниками.

— В принципе зэки всегда работали… — согласился я. — Да, это так. Но не в такой же изощренной форме.

— А кто может сказать уверенно, какая форма изощреннее другой? проскрипел завод. — Хотя, если говорить честно, я полностью согласен с вами. Нет ничего ужаснее этой внедренной Рюриком технологии. Она — ад на земле. Нас уже нет, мы не можем двигать руками и ногами, но мы продолжаем мучиться. Без надежды и просвета.

— Почему же мучиться? — спросил я. — Разве мучения обязательны для того, чтобы руководить заводом?