Обычно Звездочет ждет ее возвращения, не находя себе места от желания услышать новости об отце. Другие ворочаются всю ночь на неуютном тюфяке от кошмарных снов — он же перемещает свою тоску в подвижное ложе узких улочек между Верхней и Нижней площадями Альхесираса, по которому война прогоняет волны людей, за чьи ноги цепляется пламя и чьи башмаки пахнут гарью. Сапожники подбивают их гвоздями для последнего перехода — через это море, патрулируемое крейсерами, крохотными на фоне грандиозных гор Африки.
В толпе беженцев меняются лица, но страх, страдание и боль пребывают неизменно на террасах кафе. Они пускают корни в бытие этих людей, нагло отторгнутых от моральных, политических и общественных ценностей, которые упразднены войной; людей, чье единственное желание сегодня — выжить. Страстно сопротивляясь общей трагедии человеческого существования, живой, пестрый, недолговечный, беспорядочный мир бьется на улицах Альхесираса. Среди цыганок, обещающих удачу, среди детишек, протягивающих за милостыней немытые руки, среди торговцев вяленым тунцом и креветками, ведущих бесхитростную и простую войну с голодом, Фридрих тайком выслеживает Звездочета и обнаруживает его в кафе качающимся на стуле, как на плетеном кресле-качалке. Он приписывает его нервозность волнению влюбленного, нетерпеливо ожидающего Дон. Вот она появляется, отделяясь от мимолетных сумрачных силуэтов контрабандистов, нырнувших в толпу от преследования карабинеров, — а Фридрих и не подозревает, что это лишь еще одна контрабандистка, пересекающая границу с грузом своей любви к Великому Оливаресу и с партией контрабандных новостей.
Звездочет подвигает ей стул, на который она падает, блаженно уставшая. Он выпрямляется, немой и внимающий, и слушает из ее страстных губ весть о том, что отец его превратился в популярного героя пабов Мэйн-стрит, Айриш-тауна и Кастл-стрит. Он зарабатывает на жизнь, выступая перед воинами английских конвоев, приходящих в Гибралтар, пытаясь с помощью своей магии побороть, хотя бы временно, их страх перед подводными лодками. Она преувеличивает, как любой завороженный зритель, производимый им эффект. Она рассказывает, что он способен зубами схватить пулю, выпущенную сержантом-шотландцем, или превратить проверенный пустой кувшин в источник виски, который может утолить жажду целого полка. Потом она повторяет ему на ухо послание для него — лишь два слова: за океан.
Фридрих принимает их за двух воркующих влюбленных. Но когда вечер стирает далекую скалу, он боится, что, несмотря ни на что, будет счастлив этой ночью, снова слушая гитару Звездочета.
Он не единственный человек, испытывающий этой ночью двойственный вкус противоречивых чувств. У Звездочета бесстыдство Дон рождает удивление и замешательство. Она женщина его отца, но не отказывается танцевать с другими мужчинами. Она танцует с любым, кто ее приглашает. В отель, расположенный на холме, с видом на бухту, любят приходить летчики из Королевских воздушных сил, офицеры гибралтарского гарнизона и британские матросы. Среди них попадаются и женщины-военные. Их сердечно, но без особой галантности приветствуют, целуют в щечки и — забывают о войне, танцуя с ними до упаду. Но не похоже, чтоб здесь было что-нибудь большее, чем взаимное любезное внимание, — несмотря на объятия за талию и соприкосновения танцующих тел. Когда заканчивается танец, пары совершенно естественно меняются. Для Звездочета это сдержанное поведение, лишенное неистового драматизма, управляющего отношениями мужчин и женщин в Испании, представляет большую новость.
Он не уверен, что они живут более свободной жизнью, без связей, равносильных порабощению. Но он понимает, что есть иные формы поведения, хотя и не может догадаться, какими импульсами они движимы.