Звездолет с перебитым крылом

— Там на самом деле уничтожили подземную лодку, — выдал Дюшка. — Когда мы во Владивосток ехали, с нами мужик в купе был, он про такие рассказывал. Реки текут не только по поверхности, но и под землей. И есть такие лодки, которые могут по этим рекам проплыть.

Дюшка заглянул в колодец. И я заглянул, точно надеялся увидеть там спину такой подводной лодки.

— Подземная лодка американцев зашла сначала в Волгу, потом стала продвигаться под землей в сторону Москвы, — сообщил мне Дюшка. — Локаторы вроде Соленого Бора не только небо слушают, но и землю. Вот как услышали эту лодку, так, пока не поздно, ее атомным взрывом и сожгли.

Я достал из колодца второе ведро. Что-то я слабо верил в атомный взрыв в Ивановской области, Дюшка это придумал. А про подземную лодку наверняка придумал.

— У меня есть пятнадцать рублей, — сказал Дюшка.

Так и есть. Атомный подземный взрыв был отвлекающим маневром, а теперь хитрый Дюшка нанес свой основной удар.

— Как ты все-таки думаешь, можно в нашем городе найти настоящие розы? — спросил он.

— Вряд ли, — сразу ответил я.

— Можно, — не согласился Дюшка. — Я знаю где. У Толстой. На пятнадцать рублей можно… букет купить целый.

Интересно, откуда у него пятнадцать рублей?

— Не продаст, — выразил я сомнение. — Толстая розы не для продажи выращивает.

— А для чего? — удивился Дюшка.

— Для других целей. Вот на Восьмое марта устраивают когда концерт в парке, она всегда с розами гуляет. Идет, а в руках букет. Ни у одной женщины нет цветов, а у Толстой розы. Толстая шикарность любит.

Дюшка почесал подбородок.

— И на Девятое мая еще, — напомнил я. — Она всегда ветеранам-женщинам по розе дарит. Или если артисты какие приезжают…

— Пятнадцать рублей, — напомнил Дюшка.

— Тут дело принципа, — возразил я. — А потом Толстая передовик, ее рублями не соблазнишь.

— Зачем она тогда на вокзале торгует?

— Я же говорю, она шикарность любит. У нее «копейка» есть, так она теперь на «Волгу» копит. А розы… Она утром, когда чай садится пить, любит, чтобы у нее в вазочке всегда свежесрезанная белая роза стояла.

— Для чего?

— Для души, — ответил я. — Всю ночь на заводе тесто замешиваешь, корячишься, а утром вот хочется, чтобы красиво было.

Это я придумал вообще-то. В кино каком-то видел. Завтрак с белой розой.

В розу для души Дюшка, кажется, поверил.

— Так что со своими пятнадцатью рублями можешь не соваться.

Это я нарочно. Наверное, ради пятнадцати рублей Толстая отступит от своих убеждений, но облегчать Дюшке жизнь я не собирался, он же мне воду не помог таскать.

— А если… — предположил Дюшка.

— Не советую, — тут же сказал я. — К ней однажды два солдата залезли, хотели яблочек нарвать. Она их голыми руками скрутила и в подпол кинула. А у них увольнительная. Они ей всю картошку на участке выкопали и колодец заодно.

Дюшка поморщился.

— Вадь, может, со мной сходишь? — спросил негромко Дюшка.

— Куда? — сделал вид, что не понял.

— К Толстой. Понимаешь, если я один пойду, то она подумает, что я деньги украл у родителей, и розы мне точно не продаст. А ты скажешь, что тебе для мамы нужны…

— А тебе для мамы не нужны? — поинтересовался я.

— А я тебе винтовку свою подарю, — тут же придумал Дюшка.

— Разболтанную? — усмехнулся я.

— Там пружину поменять — и как новенькая будет! — заверил Дюшка.

— Да в твоей винтовке в стволе канавки давно стерлись, ее выкинуть пора…

— Вадь!

Любовь — это великое чувство. Даже в исполнении Дюшки оно вызывает во мне какое-то уважение. И потом… Если Анна на самом деле никогда не видела роз…

Я согласился. Винтовка мне не помешает. Из плохого оружия еще полезней учиться стрелять — потом из хорошего легче будет. Переоделся, и мы направились к Толстой.

Всю дорогу Дюшка молчал. Не пересказывал книги, не рассуждал о фильмах, не придумывал историй про атомные подземные лодки. Молчал. Доставал из кармана деньги, пересчитывал, хотя там и считать было нечего — три синих пятерки. Но он пересчитывал их так часто, что я понял — все-таки украл. Скорее всего, у отца стащил. Не, любовь — это великое чувство, особенно с первого взгляда.

Вокруг дома Толстой забор из резного штакетника, сам дом был кирпичный, с двумя гаражами, с железными воротами. Без собаки. Зачем Толстой собака, когда она сама убивает кулаком лошадь?

Дюшка остановился.

— Передумал? — спросил я как можно ехиднее

— Нет, просто…

Дюшка замялся, потом решительно толкнул дверь.

Мы вошли во двор.

Толстая сидела на скамеечке и разбортировала колесо от «Жигулей». Машина стояла тут же, приподнятая на деревянные подставки. Домкрата рядом не валялось.

— Чего пожаловали? — спросила Толстая.

Толстая по виду не шибко толстая. На это многие попадаются — те же солдатики или химики, которые картошку на перроне едят, а потом норовят быстро запрыгнуть в отбывающий поезд. Толстая запрыгивает следом и молотит неплательщика до сорок девятого разъезда. А так она средних размеров, только руки выдают мощь. Руки у нее страшные, видишь такие руки и понимаешь — лучше не связываться. Все-таки Дюшка, хотя и трус, но не совсем, я бы к Толстой идти не решился.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Дюшка.