Звезды чужой стороны

– О! Да, да, в лаптях… Я тоже «дворянин в лаптях». Да, да, не надо такое удивление! У моего отца большое поместье, о, какое большое! Шесть хольдов – вот его поместье (Хольд – венгерская мера площади (0,57 гектара). А дворянческая гордость на шесть тысяч хольдов, на шесть миллионов хольдов – да, да! Но я не хочу. Не хочу! Я сказал ему: «Папа, я не хочу быть «дворянчиком в лаптях». Я хочу быть… как это?.. «Мещанином в твердых ботинках». И я пошел в университет. Я хотел учить детей. Чтобы они были добрыми, справедливыми, честными. И вот война. И вот проклятая война! И вот полковник Кишфалуи с патроном в голове и с веревкой на шее! И вот я здесь, с вами, с русскими, которые мне братья, против тех венгров, которые мне враги. Вот какая грандиозная перепутаница!

Впереди показался густой кустарник.

– Это речка, – сказал лейтенант Оттрубаи. – Мост только на шоссе.

– Нет, туда опасно. Надо поискать брод, – предложил капитан Комочин.

Они спустились вниз, к воде, а я остался караулить у кустарников.

Откуда вынырнул жандарм, я так и не знаю. Я смотрел на шоссе, а он окликнул меня совсем с другой стороны.

– Солдат!

Я моментально обернулся. Жандармов я прежде никогда не видел, но знал, что они носят на фуражках что-то похожее на петушиный хвост.

У этого на фуражке был роскошный петушиный хвост.

Вероятно, я машинально потянулся за пистолетом, потому что он вскинул винтовку.

– Но-но! Пристрелю, как собаку… Что делаешь здесь?

– Вот. – Я показал на катушку, лежавшую у моих ног.

– Полк?

Мне ничего не оставалось, как назвать номер, указанный в документе.

– Брось дурить! Их расформировали и увезли. Говори, откуда взялся? Дезертир, да?

Жандарм стоял перед самой тропой, по которой спустились к реке лейтенант Оттрубаи и капитан Комочин. Надо, чтобы он отошел сюда, в мою сторону.

– Господин жандарм, не стреляйте, господин жандарм! – я кричал, чтобы они услышали, и одновременно пятился назад, словно от испуга.

Маневр удался. Жандарм, держа меня на прицеле, шаг за шагом следовал за мной.

– Я из роты связи, – продолжал кричать я, отступая. – Меня прислали назад, чтобы смотать телефонные провода. Я Осип Михай из роты связи.

– Словак? – жандарм не опускал винтовки.

За его спиной шевельнулись кусты. Это был не ветер.

– Словак, словак, господин жандарм. – Я говорил торопливо и громко, чтобы он не услышал, как сзади подбирается капитан Комочин. – Вот документы, посмотрите, пожалуйста.

Я шагнул в его сторону, но он, словно почуяв неладное, обернулся.

Поздно!

Вдвоем с Комочиным мы оттащили труп в кусты, присыпали опавшей листвой. Комочин, широко размахнувшись, забросил в речку затвор винтовки.

Лейтенант Оттрубаи стоял, не шевелясь, словно окаменелый.

– Одно из трех. – Комочин искоса взглянул на меня. – Либо у вас редчайшие лингвистические способности. Либо ваша Марика неслыханно талантливый преподаватель. Либо…

Он не досказал. Я посмотрел на него. Взгляды наши встретились. Я понял: «Либо вы специально скрывали от меня».

– У вас тоже талант. – Я натянуто улыбался. – Такой удар!

Он обжег меня взглядом и, ничего не отвечая, тронул за плечо лейтенанта Оттрубаи.

– Пошли…

Убитый жандарм еще больше осложнил наше и без того критическое положение. Наверняка, где-то поблизости рыщет второй жандарм, может быть, даже и третий. Стоит им найти труп, – а это непременно случится, они будут искать пропавшего, – как поднимется тревога и нас быстро накроют: далеко ли уйдешь пешком!

Значит, остановить машину и попытаться уехать подальше от этого злополучного места. Лучше немецкую – немцы, если даже и потребуют у нас документы, вряд ли будут особенно тщательно разбираться в незнакомом венгерском тексте.

Мы вышли на шоссе. На пригорок, натужно гудя, выполз большой крытый «Фиат». Лейтенант вышел на середину дороги и поднял руку. Машина затормозила в полуметре от него. Из кабины высунулся немец-водитель с закатанными рукавами на жилистых волосатых руках.

– Куда надо? – спросил он на ломаном венгерском языке.

Лейтенант Оттрубаи назвал город.

– Пять цигарета! – Водитель поднял руку с растопыренными пальцами. – Пять. Тогда ехать.

– Нету сигарет.

– Шаде! (Жаль! (нем.)

Водитель хлопнул дверцей кабины. Мотор взревел, Фиат» вплотную придвинулся к лейтенанту. Тот не тронулся с места.

– Гут! – Улыбающийся немец снова высунулся из кабины. – Иди машина. Ехать, ехать! – подбодрил он нас взмахом руки.

Мы полезли в кузов. Там сидело двое немцев. Здоровый, как боров, ефрейтор, с маленькими глазками и низким, словно срезанным лбом, и совсем еще молоденький солдатик в очках. Шинель была ему велика, и шея с синими жилками торчала из нее, длинная и тонкая, как у ощипанного цыпленка.

На полу кузова валялись катушки с проводом, точно такие, как наши.

Боров, оказалось, умел кое-как изъясняться по-венгерски.

– Связист! – Он почему-то оглушительно захохотал. – Мадьярский связист. Германский связист. Камерад.

– Грязные какие! – пискнул по-немецки цыпленок и брезгливо отодвинулся от меня. – Зачем Курт их подобрал? Перепачкают всю скамью.

– Союзники все-таки, – вступился за нас боров.

Цыпленок хмыкнул: