Звезды чужой стороны

– Наши! Наши ворвались в город!

– Бомбят, – спокойно отозвался из темноты Комочин.

Он был, конечно, прав. Чуда не случилось.

Самолеты отбомбились и улетели. Натыкаясь в темноте на винные бочки, я двинулся к выходу. Не терпелось посмотреть, много ли в городе пожаров.

Убрал жердь, отодвинул тяжелую дверь. Далеко внизу, там, где стоял завод, полыхало яростное пламя. Пожар? Или выпустили плавку из печи?

Сделал шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть, и вдруг, инстинктивно почувствовав опасность, обернулся. Из глубины погреба ко мне метнулась человеческая фигура. Защищаясь, я поднял руки, но уже было поздно. Я ощутил сильный удар по голове и упал.

Теряя сознание, услышал, как сквозь толстый слой ваты:

– Саша! Саша!

И все поплыло, поплыло во мрак…

Чьи-то голоса… Незнакомые, совсем без интонаций, как деревянные… Бубнят, бубнят.

Трещит голова…

Что же со мной случилось?

Подошел к двери погреба. Увидел зарево: завод или пожар. Потом… Удар!

Я с усилием открыл глаза.

Низкий полукруглый свод… Винный запах. Значит, все еще погреб. Но откуда свет? А, керосиновая лампа. Стоит на подставке – пенек не пенек. Вокруг нее несколько человек. Разговаривают.

Я прислушался.

– …А собака как вцепится в ногу толстяка. Он как завопит. – Голос рассказчика захлебывался от еле сдерживаемого смеха. – Мадам к нему: «Ой, пардон, пардон, высокородный господин! Простите ее, ради бога, она так давно не видела мяса!»

Все смеются.

– Здорово! А ну еще что сморозь!

– Ваш покорный слуга… Загадка. Светит, но не греет, – что это?

– Луна.

– Нет!

– Бриллиант!

– Нет… Ну, ты, Фазекаш?

– Черт ее знает… Звезда, что ли?

– Нет!.. Твоя лысина – ха-ха-ха!

Мне очень неудобно лежать. Руки за спиной, связаны.

Они?.. Я осторожно повернул голову к свету.

Не военные – в штатской одежде. Небритые, худые. Один только плотнее других, самый старший, невысокий, с усами. Вот он встал, пошел куда-то в темноту.

Не хозяева ли этого винного погреба? Но как они сюда попали? Ведь мы с Комочиным приперли дверь изнутри палкой. Неужели они сидели далеко в глубине погреба.

А может, скрываются?.. Партизаны? Непохоже. У них нет даже оружия.

Так кто же? Почему они напали на меня?

А капитан Комочин? Где капитан? Я отчетливо помню, он крикнул: «Саша!» Звал на помощь? Что они с ним сделали? Почему я здесь один?

Я беспокойно задвигался. Тотчас же они повернулись ко мне. Один, высокий, длинноволосый, поднял керосиновую лампу. Другой, с обросшим черной щетиной лицом, бросил с издевкой:

– Ваш покорный слуга! Как изволили спать на новом месте?

– Дайте пить! – я облизнул пересохшие губы.

– Только и всего? – снова крикнул тот, со щетиной.

– Да брось ты, Черный, – нахмурился длинноволосый. – Пусть придет в себя.

Он приподнял мою голову и поднес ко рту кружку. Я сделал несколько глотков. В кружке было кислое вино.

– Развяжите руки, – попросил я.

– Что я сказал! – воскликнул Черный. – У него чердак не пустой. Может, тебе еще твою пушку вернуть?

– Кто ты такой? – во взгляде длинноволосого не было такой вражды, как у Черного. – Скажешь, кто ты?

– Где мой товарищ? Он жив?

– Жив, жив… Ну, кто ты такой?

Я лихорадочно думал: что сказать? Потом сообразил. Они вытащили не только пистолет. Документы тоже: моя шинель расстегнута на груди.

– Гонвед Осип Михай.

– Расскажи моей бабушке! Гонвед он! – Черный дышал мне в лицо винным перегаром.

– Отойди от него, Черный!.. Отойди, слышишь! – длинноволосый оттащил его за полы пиджака. – Осип… Что за фамилия? Словак, что ли?

Я чуть помедлил, прежде чем ответить:

– Словак.

– Янчи, ты, вроде, говоришь по-словацки?

– Еще бы! У меня мама словачка.

– Поговори с ним, а?

Длинноволосый посторонился, пропуская ко мне высокого молодого парня со следом ожога на худом скуластом лице.

– Кто си ти? (Кто ты? (слов.)

Это я понял:

– Словак.

Тогда он произнес длинную фразу, состоявшую почти сплошь из согласных, и посмотрел на меня вопросительно, ожидая, вероятно, ответа.

Я молчал. Он произнес еще одну фразу, еще… Отдельные слова я вроде бы понимал, но общий смысл оказанного оставался неясным.

Длинноволосый смотрел выжидающе то на меня, то на него.

– Ну?

Янчи отрицательно покачал головой.

– Не словак? – воскликнул, торжествуя, Черный. – Что я говорил! Это же ясно, как день; оба они шпицли! Их послали нас выслеживать… Ага, ага!

Смотрите, как он изменился в лице! Кончать их надо сейчас же! Дохлый пес и укусить не укусит, и залаять не залает. Веревка есть, вздернем подальше отсюда, чтобы потом вони не было – и конец… Эй ты, поганый тип, скажи мне свой адрес, я хоть твоей жинке после войны напишу, под какой бочкой тебя зарыли.

На потолке задвигались длинные тени. Кто-то подошел из глубины погреба.

– Ну как? – услышал я голос.

Я не видел говорившего – лампа, которую держал длинноволосый, слепила глаза.

– Шпицли! – крикнул Черный. – Самый настоящий стопроцентный шпицли. Врал, что словак.

– А тот, второй, говорит – русский.

– Русский?! – Черный расхохотался. – Один словак, другой русский! Пусть они эту песенку споют на том свете невинным ангелочкам. А мы уже кое-что повидали, как-нибудь сможем отличить правду от собачьей брехни.