Звезды чужой стороны

Длинноволосый поставил лампу на бочку. Теперь я разглядел подошедшего. Это был гот самый низенький плотный усач. Вероятно, он уходил к Комочину – они почему-то держали его в другом месте.

– Может, ты не словак вовсе, а тоже русский? – Черный издевательски ухмылялся.

– Дурак ты! – сказал я. – Мы в самом деле русские. И он и я.

Черный подскочил ко мне, замахнулся кулаком:

– Эта полицейская гадина будет еще меня оскорблять!

– Лежачего не бьют! – усач придержал его руку. – Давай лучше послушаем этого мастера плести небылицы. Рассказывай, какой ты русский.

– Сначала развяжите.

– Видали, чего захотел! – завопил Черный. Я же говорил, он потребует свою пушку обратно.

– Вас здесь четверо. А я один. Боитесь?

– Вдруг у тебя где-нибудь граната запрятана. Очень мы знаем твои полицейские штучки-мучки!

– Брось, Черный, ты же его сам всего обшарил. – Усач склонился надо мной и развязал руки. – Только смотри, не дури! – Он погрозил мне моим собственным пистолетом.

– Где мой товарищ? Ведите к нему.

– Не веди, Фазекаш! – предостерег длинноволосый; стоя на коленях у бочки, он прикуривал от лампы. – Ни в коем случае не веди!

– Зачем тебе? – спросил усач. – Сговориться?!

– Кто у вас старший?

– Вот! – опять – кинулся ко мне Черный. – Шпицли – факт! Так и ввинчивается, так и ввинчивается! Мы уж ему больше сказали, чем он нам. А теперь ему еще старшего подавай!.. А вот хочешь, я тебя сейчас выведу на чистую воду? Ты говорил – что словак. Теперь говоришь – русский. Русский, да?

– Я русский.

– Хорошо! – Черный злорадно скалил зубы. – Если ты русский, то скажи, как будет по-русски «здравствуй».

Я сказал.

– О! Смотри!.. А «Советский Союз»?

Я сказал и это.

– Выучил, шпицли! Но меня ты не проведешь… Ну-ка, выругайся по-русски!

Он с торжеством посмотрел на своих друзей: мол, глядите, что сейчас будет.

Я выругался – с большим удовольствием. Я послал Черного с его дурацкими придирками так далеко, что если бы он все понял, то, наверняка, взвился бы от ярости.

Но он всего не понял. Только то, что я действительно выругался по-русски.

– Все равно! Он такой же русский, как я цыган!

– Ну, это еще, положим, не доказательство. – Усач посмотрел на Черного с хитрой ухмылкой. – Говорят, за твоей дорогой мамочкой лет двадцать пять назад бегал со своей скрипкой главный цыганский примаш Будапешта.

Длинноволосый и Янчи, тот, скуластый, что проверял мои знания словацкого языка, рассмеялись. Черный зло посмотрел на улыбавшегося Фазекаша, хотел что-то крикнуть, но, передумав, с досадой махнул рукой:

– Янчи, у тебя еще осталось? Дай, подымлю. Он закурил, жадно затягиваясь.

– Что будем с ними делать, дядя Фазекаш? – спросил длинноволосый.

– Не знаю… Придет завтра Аги, сообщим Бела-бачи. Пусть они там решают.

Бела-бачи? Кто такой?.. Я насторожился. Но они больше не упоминали о нем. Да и обо мне вроде забыли. Длинноволосый – они называли его Лаци – вытянулся на широкой скамье и закрыл лицо рукой. Черный, привалясь спиной к бочке, пускал дым через ноздри и зло ругался:

– Подонки! Гады! Жить не дают на свете. В погреб загнали, и тут не дают. Всякую сволочь засылают. А мы сидим, ждем, ждем. Чего ждем, интересно? Когда Чаба с неба свалится, чтобы нам помочь?.. (Согласно старинной легенде Чаба, сын вождя гуннов Аттилы, в критический для венгров момент прискачет со своим войском по Млечному пути к ним на выручку.) Вот накроют нас в этой проклятой дыре, так и сдохнем. Сдохнем!

Длинноволосый Лаци заворочался на своей скамье:

– Заткнись-ка ты со своими пророчествами. Слушать противно!

– А ты подбери уши! – Черный рывком повернулся к нему. – Развесил, как мокрое белье на веревке!

Из глубины погреба донеслись шаги. К нам, прихрамывая, подходил низкорослый крепыш с взъерошенными волосами на лобастой голове.

– Все воюете? Какой счет?.. Дай закурить.

– Ты что ушел? – Фазекаш протянул ему сигарету.

– Не бойся! Спеленал его, как грудняшку.

Он постоял, покурил, глядя на меня с холодным любопытством.

– Он что – тоже «русский»?.. Вот олухи! – крепыш хмыкнул презрительно. – Надо же сочинить! Лучше бы сказали, что с Луны…

Не знаю, как возник рядом с нами капитан Комочин. Я не слышал ни малейшего шороха. Ни одна тень на потолке не шевельнулась. Он вдруг поднялся позади крепыша, словно все время сидел, пригнувшись, у него за спиной.

Крепыш, вероятно, прочитал на моем лице изумление, и обернулся. Тотчас же он отпрыгнул в сторону, словно его отбросило, и, никак не попадая рукой в карман, где лежал пистолет, истошно завопил:

– Стой! Стой!

Все повскакали с мест. Крепыш, наконец, выдернул пистолет и направил на капитана. Дуло так и ходило.

– Убери, – спокойно, даже как-то безразлично посоветовал Комочин. – Еще бочку продырявишь. Утонем в вине. – Он опустился на корточки рядом со мной и спросил непривычно участливым для него голосом: – Как голова?

– Теперь ничего…

– Прокараулил! – усатый Фазекаш замахнулся на крепыша кулаком. – Караульщик! Мертвецов тебе караулить на кладбище!

– Я говорил: повесить! – заорал Черный. – За ноги их обоих! За ноги!

Но Фазекаш постучал пальцем по лбу и горестно вздохнул.

– Ты что? – опешил Черный. – Ты что?