Звезды чужой стороны

– Бросьте! Вы просто меня боитесь. Сейчас все всего боятся… И коммунизма тоже. Впрочем, здесь не столько боязнь, сколько самолюбие. Да, да, не удивляйтесь, именно самолюбие, нежелание признать, что тебя всю жизнь обманывали. Кому приятно признаться в этом? Даже самому себе… Вот, предположим, вас обманывает жена. Думаете, вы ее выгоните из дому? Ничего подобного! Если вы считаете себя умным человеком, то будете делать вид, что ничего не случилось. Она будет вам каждое утро приносить кофе и целовать в лоб, как покойника, накрашенными губами. И вы будете пить кофе, целовать ей руку и украдкой стирать со лба остатки краски. А если вы к тому же еще обладаете достаточным красноречием, – скажем, если вы адвокат, – вы даже сможете уговорить себя, что ничего не было, никакой измены. Самолюбие!.. И с коммунизмом то же самое. Если признать, что они правы, значить, вся моя прежняя жизнь летит к чертям. А если у меня осталась только прежняя жизнь? Если у меня нет ничего впереди?.. Еще стаканчик?

– Нет, спасибо.

– Ну и я не буду.

Он говорил каким-то полушутливым, полусерьезным тоном.

Весь разговор, в случае необходимости, легко можно было свести к шутке. И вместе с тем, я чувствовал, что он выкладывает мне сейчас самое сокровенное, о чем он не говорил еще ни с кем.

Почему? Потому что выпил? Или…

Я спросил, тоже полушутя:

– Не кажется ли вам, что вчерашние газеты полностью подтверждают вашу теорию?

– Сообщение о казни трех коммунистов? – сразу догадался он.

– Да. Так что – их тоже из самолюбия?

– Если хотите… Вообще у нас, венгров, странные нравы. Вспомните, как мы принимали католичество. Святого Геллерта, посланца самого папы, сунули в бочку с гвоздями и спустили с горы в Дунай! Неплохо? После этого можно было думать, что с католичеством все кончено. Православие, магометанство, буддизм, все, что угодно, только не католичество. И пожалуйста! Много ли еще в Европе таких ревностных католиков, как венгры? – Он скривил в усмешке губы. – Ведь если признать честно и откровенно, земля крестьянам, заводы рабочим – это привлекательная штука. Очень! Для них, конечно. Привлекательная и чертовски понятная. Что можно ей противопоставить, что? «Хамы сами не справятся»? Устарело, устарело! Вот самый простой ответ: «А Россия?» И все -возразить нечего, а, лейти? В самом деле, если они сюда, к нам, добрались, если они вот-вот доберутся до Берлина, то значит хамы прекрасно справляются сами. Вы над этим никогда не задумывались, а, лейти?

От необходимости ответить меня избавил телефонный звонок.

Комочин. Или Аги? Может быть, она вернулась из Будапешта.

Я пошел к телефону.

– Слушаю.

– Господин лейтенант, вам нужно немедленно в роту.

Я не узнал голоса.

– Кто это?

– Лейтенант Нема.

– Что-нибудь случилось?

– Да…

Я вернулся в комнату.

– Простите, господин Денеш, меня требуют на службу.

– Что ж! – он с сожалением развел руками. – Дело военное! Надеюсь, еще не русские?.. Мне было приятно посидеть с вами. Вы мне очень симпатичны, лейти, и если бы я мог что-нибудь сделать для вас…

– Благодарю. Я тоже очень сожалею, но мне действительно надо туда.

Он переспросил со странной улыбкой:

– Туда?

– Туда.

Я пошел к двери.

– Одну минуту, лейти. Не сердитесь, пожалуйста, но вы очень своеобразно выговариваете слово «туда». Это наречие «палоц», район Шалготарьяна. Не всякий заметит, конечно, но я когда-то специально изучал венгерские наречия… А ведь вы родом не оттуда. Ваш отец словак из Ясберени, вы говорили?

– Да, – пришлось подтвердить мне.

Как я мог упустить из виду! Дядя Фери действительно из Шалготарьяна, и это наложило отпечаток и на мое произношение – ведь я у него учился венгерскому языку.

– Но зато ваша уважаемая матушка – «палоц», – узкие бескровные губы Денеша все еще усмехались. – Несомненно «палоц». Ведь так?

– Да, – выдавил я и вышел на лестничную площадку.

Что он знает? Для чего затеял этот разговор?

Чтобы поймать меня?

Или предупредить?

Я торопился. Мои шаги гулко отдавались на безлюдной улице.

Лейтенант Нема поджидал меня в скверике, за квартал от нашей чарды.

– Капитан Ковач ранен.

Я опустился на садовую скамейку, влажную от росы.

– Тяжело?

– Слепое пулевое ранение в грудь. Пуля застряла в правом легком.

– Где он теперь? – спросил я после недолгого молчания.

– В госпитале. Я звонил вам оттуда. Его готовили к срочной операции.

Я встал.

– Куда вы хотите идти, господин лейтенант?

– В госпиталь.

– Я бы не советовал. – Лейтенант говорил спокойно и бесстрастно, как всегда. – Там сейчас много эсэсовцев.

– A как же капитан?

– С их стороны ему не грозит решительно никакой опасности. Даже наоборот.

– Как это?

– Эсэсовцы им очень довольны, – ответил лейтенант. – Не будет ничего удивительного, если они представят его к ордену.

Глава XIII

Вот что произошло вечером у главных заводских ворот.

Там тоже в охрану были поставлены люди, связанные с комитетом борьбы. Они беспрепятственно пропустили на территорию завода нескольких рабочих-сверловщиков из первой смены, которые участвовали в демонтаже станков.