Второго октября, через трое суток после приступа, который состоялся в Михайлов день, со стороны Тарканьского леса прибыл верхом молодой дэли. Он был в аттиле, узких штанах, желтых башмаках и плаще из верблюжьей шерсти. Вместо чалмы, как это принято у дэли, голову его покрывал капюшон плаща. За поясом заткнуто было множество кончаров, через плечо висели лук и колчан. Дэли гнал впереди себя закованного в цепи венгерского юношу. А юноша погонял вола. Видно было, что и юноша и вол — добыча дэли.
В этих краях повсюду были разбросаны виноградники, но в ту осень венгры не собирали виноград. Зато повсюду хозяйничали турки. Куда ни глянь, везде в виноградниках мелькают тюрбаны и меховые колпаки.
Некоторые кричали молодому дэли:
— Хороша у тебя добыча! Где ты разжился?
Но дэли был занят, подгоняя своего невольника, а тот яростно погонял вола, и оба не отвечали на вопросы.
Дэли не кто иной, как Эва. Невольник — Миклош.
Караульных нет нигде. А если и есть, то все они пасутся в виноградниках. Да и к чему сейчас караульные! Противник заперт в крепости.
Эва Борнемисса безо всяких помех въехала в долину, где обжигали когда-то кирпич, а сейчас стояло скопище пестрых и грязных шатров. Сразу ее окружили галдящие цыганята и тявкающие псы. Вскоре сквозь толпу пробились купцы.
— Продай мальчика. Сколько возьмешь?
— Даю пятьдесят пиастров.
— Даю шестьдесят курушей.
— Семьдесят.
— Дам за вола двадцать пиастров.
— Дам тридцать.
— Сорок…
Но дэли и бровью не повел. Пикой защищал то вола, то юношу. В руке невольника была длинная ветка.
Они спустились со склона, засаженного виноградниками, в долину, к печам. Тут еще живописнее картина. Цыгане наспех сложили себе жилище из кирпичей, крыши соорудили из парусины и веток. Несколько цыганских семейств приютились даже в печах для обжига кирпичей. Жарят, варят, греются под лучами осеннего солнца.
Старое ореховое дерево цело и невредимо. Под ним расположился какой-то барышник. Эва отсчитала десять шагов к югу от дерева и посмотрела туда. Там как раз устроили загон для лошадей. А около загона четырехугольный шатер барышника, на котором турецкими буквами было написано изречение из Корана: «Факри — фахри»[87].
Турецкие купцы никогда не указывают свое имя на дверях лавки — они пишут несколько слов из Корана.
Эва наконец приметила камень. Некогда это был мельничный жернов. Давно он, видно, лежит здесь — так глубоко врос в землю, что только половина его высовывается наружу. Из отверстия посередине жернова тянется вверх высокая трава, а вокруг он пророс мхом.
Эва поставила своего невольника и вола у конского загона, пику вонзила в дыру жернова.
К ней, кланяясь, подошел купец.
— Почем продаешь невольника? — спросил он, поглаживая бороду.
Эва прикинулась немой: указала на губы и сделала отрицательный жест.
Немой солдат не редкость. Увидев безусого и безбородого немого ратника, турок сразу понимает, что перед ним человек, который не в военное время живет подаянием.
Грек заговорил:
— Тридцать пиастров.
Эва кивком головы дала понять, что продается только вол.
Грек оглядел вола со всех сторон, потрогал грудь, похлопал по крупу и предложил другую цену:
— Двадцать пиастров.
Эва покачала головой.
Купец предложил тридцать, потом тридцать пять пиастров.
Эва присела на камень и с горделивым видом ощупывала свою ногу. К ноге был привязан кусок сырого мяса, сок его темным пятном расплывался на синем сукне.
Когда грек посулил за вола тридцать пять пиастров, Эва, показывая руками и пикой, дала понять, что ей нужен шатер, причем поставить его надо на этом месте.
Грек видел, что дэли ранен, бледен и смертельно устал. Он понял, что дэли хочет передохнуть, пока у него не заживет рана. Очевидно, для того и нужен ему шатер. Купец велел своему слуге принести полотнища трех-четырех изодранных шатров.
— Изволь, выбирай!
Эва выбрала самый большой, хотя он был весь в заплатах, и указала на вола: можешь, купец, взять свою покупку. Купец был недоволен ценой. Эва отдала в придачу и коня, но при условии, что купец сперва разобьет над камнем шатер. Грек согласился. Вместе с двумя слугами-сарацинами он поставил палатку на указанном месте.
Что ж, пока все шло гладко.
— Господь хранит нас! — прошептала Эва, когда она осталась в шатре вдвоем с Миклошем.
Теперь весь вопрос был в жернове — когда и как приподнять камень.
Надо где-то раздобыть шест, чтобы засунуть его в дыру и сдвинуть жернов.
Достать шест не так уж трудно — взять и вытащить жердь из загородки конского загона. Ночью они с этим делом справятся.
За холмом непрерывно грохотала пушка, а в перерывах между выстрелами слышались частые выхлопы крепостных пищалей. Иногда до Эвы и Миклоша доносился зловонный запах порохового дыма. Сквозь ветви деревьев видна даже одна из башен замка. Она похожа на большую свечу, изгрызенную мышами. Но наши путники смотрят на нее с восторгом. Башня эта — приметная веха, указывающая, куда они должны проникнуть сегодня ночью.