Звезды Эгера

— Новый бей, — продолжал Гергей, — наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.

— Я отдам все, что у меня есть! — радостно встрепенулся Янчи. — Жизнь свою и то бы отдал!

— Что ж, отважимся на последнюю попытку.

— Как же ты ночью попадешь к бею?

— Он велит тебя схватить, — сказал Мекчеи. — Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.

Гергей улыбнулся.

— Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему.

— А как же?

— Переоденусь турецким солдатом.

Янчи схватил Гергея за руку.

— Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?

— Сейчас же и сделаю. — Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. — Хозяин, — сказал он, — мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.

Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное — платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале.

— А вот такой одежи у меня как раз и нет, — улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. — Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.

— Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.

— Этого добра у меня вволю.

— Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.

— И такая найдется.

Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.

— Приклеить?

— Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.

Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.

— Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? — спросил Гергей.

— Конечно, знаком, — махнув рукой, ответил грек. — Он был топчу.

— А что ты знаешь о нем?

— Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.

— Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.

— Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.

— Он уже бывал в походах?

— В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.

— Стало быть, он трус?

— Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!

Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.

Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.

Грек принес тюрбан, кончар и плащ.

— Аллаха эманет олсун![55] — шутливо кланялся Гергей.

Всем хотелось проводить его, но он позволил пойти только Янчи и Мекчеи. Янчи передал ему по дороге свое золото. Вдруг Гергею пришло что-то на ум, и он отослал Янчи обратно, оставив с собой одного Мекчеи.

— Ты тоже следуй за мной, только издали, — сказал он ему. — Чтобы никто и не подумал, будто мы знакомы.

Не прошло и получаса, как Гергей стоял перед домом Измаил-бея. Он возвестил о себе, ударив в медную тарелку, висевшую у ворот.

В глазке ворот появилось старческое, пухлое лицо евнуха, похожего на каплуна.

— Чего тебе?

— Сейчас же пошли бея в Еди-кулу. Там беда!

Пухлая физиономия исчезла. Гергей отошел, зная, что старик появится снова. Он смекнул, что, не застав никого у дверей, старику некому будет передать вопросы бея. Повертится, поворчит, но в конце концов вылезет за ворота. Потом вынужден будет вернуться к бею и сказать ему, что солдат уже ушел. Тогда бей сам направится в Семибашенный замок.

Гергей, будто прогуливаясь, направился в сторону Еди-кулы. У Адрианопольских ворот — так назывались северные ворота замка — он остановился.

Ворота были заперты. Возле них, примостившись на камне, спал стражник. Над головой его горел фонарь, свисавший с железной балки, выступавшей из стены.

Кругом тишина и запах пшеницы. Должно быть, возили пшеницу на мельницу и продрался один из мешков.

Мекчеи следовал за Гергеем в тридцати — сорока шагах, и когда Гергей остановился, он тоже стал. Быть может, Гергей для того и задержался под фонарем, чтобы Мекчеи увидел его.

Минуты тянулись бесконечно. Гергей клял в душе турецкое время за то, что оно ползет так медленно.

А так как человек, словно букашка, во тьме всегда обращается к свету, то и Гергей взглянул на фонарь.

— Ей-богу, я поседею раньше, чем вылезет этот бей! — пробормотал он с нетерпением.

Бедный, добрый герой, милая, прекрасная звезда венгерской славы, не суждено тебе дожить до седых волос в этой земной юдоли! Как переменился бы ты в лице, если бы небесная рука откинула завесу грядущего и в зеркале его ты увидел бы себя как раз на этом месте — узником, закованным в цепи, да увидел бы, как турецкий палач вяжет веревку петлей и, готовясь повесить тебя, накидывает ее на ржавую перекладину, где висит у ворот фонарь!

В тишине улицы хлопнули двери. Гергей вздрогнул и поспешно направился в ту сторону, откуда донесся стук.

По улице шел бей.