Звёзды ещё горят

Тёмная бровь дрогнула, точно он удивился. Как если бы на маске образовалась трещина. Было в его лице что-то необычное, что-то кривое, неправильное – Стелла ещё не видела это выражение: глаза слишком широко открыты, губы плотно сжаты и улыбки получаются неестественными, обманчивыми больше обычного. Марк вдруг глухо рассмеялся, качнул головой. В полумраке это было непонятно, а жёлтые блики гирлянды не давали различить оттенки, но почему-то Стелле показалось, что глаза у него красные, а кожа на щеках потëртая. В целом, чутьё ей подсказывало, что с парнем что-то не так.

Улыбка. Ямочек не было. Губы немного дрожали.

Марк снова рассмеялся.

– Не смотри на меня так, – звучало сипло. – Твоё беспокойство заставляет моë сердце биться чуточку чаще. Что ты будешь делать, если я влюблюсь в твои холодные глаза?

– Во-первых, это будет твоя проблема, а не моя, – сухо ответила Стелла. – Во-вторых, меня отправили посыльным за газировкой, а раз ты ещё не разулся, пойдёшь со мной. Потом поболтаешь с Пашей.

– Спорить с тобой опасно для здоровья, – кивнул он и, не сопротивляясь, вышел из квартиры. – Я внизу подожду.

Дверь бесшумно закрылась.

Это было так странно, неуместно, и её выходка тоже была неправильной. Какое ей вообще дело? Наверное, так и происходит, когда человек, обычно лёгкий и весёлый, вдруг выглядит как тот, кого приговорили к смертной казни. Это ощущается всем нутром, и пройти мимо… Стелла не могла, ведь она всегда хотела помогать таким людям. Даже если помощь требовалась такому раздражающему парню, как Марк.

Когда Стелла обувалась и надевала пуховик, в коридоре показался Паша на костылях, а за ним сонная Маша, едва разлепляющая глаза. Звуки фильма оборвались, остальные навострили уши, полные любопытства: куда же на ночь глядя намылилась их новая знакомая?

– Где Марк? Он писал, что заедет.

– Да, мы скоро вернёмся, – негромко ответила Стелла. – В магазин сбегаем. Надо что-нибудь?

Маша подошла к Паше и медленно обвила его талию, положив голову на плечо. Она не совсем проснулась, и поэтому слова её звучали невнятно:

– Возьми ключи с полочки. Если вдруг надумаете вернуться, никого не разбудите.

– Что значит «если»?

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

Все улицы принарядились, и смотреть на них без улыбки было невозможно: цветные гирлянды от столба к столбу вдоль всех дорог, мерцающие ободки фонариков на стенах зданий, с некоторых покрытых снегом деревьев свисали целые полотна жёлтых лампочек, задорно перемигивающихся между собой. Хоть декабрь казался ей тяжёлым временем, Стелла не могла отрицать его красоту и то, как люди приумножали её цветными огнями. Людские города превращались в небосводы со своими электрическими звёздами.

Стелла нашла Марка у его машины. Он гонял во рту спичку, покачивал её, жевал и наворачивал круги, раскидывая снег. Куртка едва застëгнута, несмотря на холодный ветер. Весь он был сгорбленной, задумчивой и слишком одинокой фигурой на фоне горящих огней дороги и оживлённых улиц. Комплекс, где жила Маша, был рядом с центром, а там жизнь не утихала даже глубокой ночью.

Стелла не спешила окликнуть его: стояла за поворотом и с интересом наблюдала за юношей. Марк прошёлся вдоль машины, стряхнул голыми пальцами насыпавший на стекло снег и с нежностью перебирал ими по капоту. Ладони снова раскраснелись, потому что зимой он не считал нужным носить перчатки. Из укрытия не было видно его лица, но Стелла могла представить его улыбающимся, беззаботным, смешливым, но почему-то никак не грустным.

Надоедливая привычка дала о себе знать, несмотря на старания: Марк достал из кармана чупа-чупс, покрутил его и всё-таки распаковал, чтобы потом сунуть в рот. Прошло всего ничего, сладкая конфета хрустнула.

– Мне надо кое-куда съездить. Отвезëшь?

Жёлтый свет затемнял его силуэт, отражался в очках и с трудом позволял прочитать чувства на лице. Марк кивнул, забрался в машину и завёл двигатель. Стелла решилась ехать впереди и большую часть пути ни о чëм не говорила, кроме как давала указания, куда ехать. Он тоже не спешил откровенничать и даже не веселился как обычно – это только подтверждало её догадки. Подтверждало и настораживало. Стелла пыталась сдержать растущее внутри любопытство исследователя: сколько себя помнила, она любила наблюдать за людьми, даже рисовала их сидящих в автобусах, пьющих в кафе чай, гуляющих с собаками, – и всегда её собственное лицо было полно восхищения, интереса к чужим судьбам и чувствам.

– Они такие живые в своей повседневности, – как-то ответила Стелла маме, которая поинтересовалась, почему большая часть альбомов разрисованы не красивыми, богатыми на детали и цвета рисунками, а скетчами незнакомцев в самых разных и – казалось бы – скучнейших ситуациях.