— Что же она с тобой сотворила, — прошептала Таниока скорее самой себе, чем своему собеседнику. — Каким непостижимым образом умудрилась за такой недолгий срок, за несколько коротких встреч проникнуть в твоё сердце и завладеть им всецело и полностью…
— Это сложно объяснить, Тани… — Фау мечтательно улыбнулся собственным мыслям. Трезвый вряд ли он был бы способен на такую откровенность даже с близкой подругой, но сейчас осознавал, что ему необходимо выговориться. — Сначала мне казалось, что я всего лишь пытаюсь загладить свою вину перед ней, удостовериться, что у неё всё в порядке — и я старался по возможности не упускать её из поля зрения. Но потом понял, что всё куда… глубже. Меня не просто тянет к ней — без неё мне как будто чего-то не хватает. Я дышу полной грудью — но не испытываю удовлетворения, я ем и пью — но не чувствую насыщения и не получаю удовольствия от еды. А когда она рядом, когда я могу смотреть на неё, слышать её голос, прикасаться к ней, согревать её ладони в своих ладонях — всё преображается. Краски становятся чище, ощущения — острее и ярче, а мир видится фантастическим, сказочным, книжным — и в то же время настоящим как никогда… Тебя, наверное, кажется несуразным мой бессвязный пьяный лепет, — но у меня не хватает слов, чтобы передать в точности, каково это… Рядом с ней я чувствую себя чем-то большим. И безумно боюсь её потерять.
Таниока лишь покачала головой.
— Если ты не лукавишь и не преувеличиваешь, если эта девушка действительно небезразлична тебе, ты должен прежде всего учитывать её чувства.
— Конечно, должен. Но я не знаю, что она в действительности чувствует. В отношении людей наша эмпатия работает не всегда. Иногда Клементина вся как на ладони — прозрачный сосуд, открытая книга, простосердечна и понятна. А иногда — как подземелье, в котором царит кромешная темнота и не видно, где ступени, где провал, а где прячутся хищные твари. Я не могу её прочитать, как тебя или, допустим, Эоланта — как любого из нас. Это выводит из себя и в то же время интригует и манит. И это сильнее меня.
— У людей иная логика, — заметила Таниока. — А главное — совершенно иное мышление.
— Понимаю.
— Понимаешь? Уверен?? А что, если ты ей несимпатичен или даже неприятен, но она не подаёт виду из вежливости или из страха? Не забывай, что ты — флойд.
— Да, я флойд! И никогда мне не стать человеком. Строго говоря, мне следовало бы оставить её в покое, — кисло признался Фау.
— Но вместо этого ты продолжаешь раз за разом появляться у неё на пути. Наверняка её беспокоит и страшит повышенное внимание к себе. И если ты от страсти забылся настолько, что позабыл о пропасти между вами, это не значит, что и Клементина не помнит о ней.
— Через любую пропасть можно перекинуть мост.
— Однако даже самый прочный мост можно разрушить одним точным ударом.
— Тани! — глаза Фау угрожающе сузились, в груди завибрировало зарождающееся рычание.
— Нет-нет, я тебя не осуждаю и не отговариваю, — поспешно добавила Таниока. — Я лишь хочу предостеречь… как друга. Будь осторожен.
15
Субботнее утро принесло с собой резкое похолодание и проливные дожди. Открыв глаза и увидев за окном невнятную серую муть, Клементина подумала сначала, что ещё раннее утро, но потом взгляд её упал на часы: полдень. Ого.
Она медленно огляделась, потянулась, прогоняя остатки сна. Тело мгновенно отозвалось тягучей усталостью, живо напомнившей ей о богатых на события последних сутках.
Несчастная планета с благозвучным и мелодичным именем Раффелия. Аборигены, обречённые на медленное и мучительное вымирание в заражённом радиацией мире. Пыльный ветер, сиротливо завывающий под пасмурным небом, серые скалы и пыльная, отравленная пустошь, над которой очень долго не взойдёт солнце…
Неужели Земля — её родная Земля была бы такой, если бы флойды не вмешались в естественный ход истории?
И если вмешались, то только ли из чистого альтруизма? Или всё-таки у их сюзеренов есть свои далеко идущие планы на молодую, но гордую цивилизацию?
Флойды. Фау.
Он же обещал прийти сегодня!
Эта мысль мгновенно придала ей бодрости. Клементина кубарем скатилась с кровати и понеслась в ванную. Приведя себя в порядок, она осмотрела критическим взглядом дом и нашла его состояние удовлетворительным. Лишь после этого она отправилась завтракать.
Дверной звонок застал её за завариванием чая. Бросив всё, Клементина метнулась к двери, нервно приглаживая волосы, распахнула её — и обомлела. Вся радость мгновенно улетучилась, как гелий из проколотого воздушного шарика.
— Ну, привет, детка, — довольно оскалился Шарк, глядя, как отцветает её улыбка. Чесси маячила у него за спиной.
Клементина инстинктивно отступила на шаг — как будто незримая черта порога способна была её защитить.
— Не впустишь? — продолжал парень в своей обычной развязной манере. — Мы ненадолго, не волнуйся.
На то, чтобы стереть с лица тени ужаса и нацепить маску напускного спокойствия, ушло несколько мгновений.
— Разумеется, — холодно кивнула Клементина. — Проходите.