Звезды и ведьмы (СИ)

   Я был мал, чтобы верно оценить ситуацию в семье, но мне Марину Юрьевну, (которую я называл "тетей Мариной"), было очень жаль. Ее стараний никто не желал замечать, даже материальный достаток, достигнутый ею ради нас, считался сам собою разумеющимся. А из-за него она "балансировала на грани": у нее постоянно случались неприятности, то с "партнерами по бизнесу", то с алчущими получить взятку правоохранительными органами.

   Однажды тетя Марина пришла после работы с гипертоническим кризисом и сильным носовым кровотечением (она утверждала, что по причине таких, необъяснимых с медицинской точки зрения, приступов, ушла из балерин), и буквально упала в своей комнате на кровать. Обычно в таком состоянии ее никто не беспокоил: девочки тихо радовались, что она не заставляет их куда-либо идти, а Игорь Витальевич убегал к "лучшим друзьям" в соседний двор, где позволял себе парочку "лишних" стаканчиков.

   Но тогда, слушая установившуюся в квартире тишину, я почувствовал сильное беспокойство за тетю Марину. Такое случилось со мной впервые, и, кстати, после того случая я перестал сомневаться, что мы родственники, и что это она присылала мне подарки на день рождения. Позже, вспоминая, я назвал это беспокойство "зовом крови".

  А в тот момент я очень захотел, чтобы тете стало лучше, и она перестала страдать. Чтобы мы снова услышали в квартире ее бодрый голос, устраивающий нам очередной "нагоняй". Я собрал все конфеты, что имел, однако, вспомнив, что тетя бережет фигуру и никогда не ест сладкого, отложил их в сторону.

   После чего, подумав с минуту, не придумал ничего лучшего, кроме как принести своего любимого робота (довольно уродливого снаружи, но технически продвинутого внутри), в комнату тети, и положить его на подушку, рядом с ее головой.

  Когда я нажал кнопку на пульте управления, робот Кузя поморгал своим маленьким пиксельным экраном, изобразил смешную улыбку, и произнес единственное слово, что умел: "привет!". А я погладил Марине Юрьевне белые, словно лишенные жизни, пальцы, и как можно мягче сказал:

  - Тетя Марина, не болей, я тебе Кузю принес. Робот умный, он тебя вылечит!

   Вполне заурядная фраза вызвала у Марины Юрьевны необычную для нее реакцию: она вдруг, не открывая глаз, обняла меня и заплакала. Я понял, насколько сильно тетя страдает от одиночества, и что мой поступок доставил ей настоящую радость.

   ГЛАВА 32.

   После того случая тетя Марина не начала отделять меня от девочек. Я не превратился в ее "любимчика", которому все прощают, и всегда отделяют самый лакомый кусочек. Нет, конечно. Но у нас возникло счастливое ощущение общности душ, сознание того, что в нашем существовании появился невидимый смысл дарения доброты друг другу. Я думаю, что Марина Юрьевна получила то, о чем мечтала всю жизнь, и на что втайне надеялась, усыновляя меня.

   И вот, когда мои отношения с новой семьей установились, к нам с проверкой приехали супруги Ким. Они взяли с собой Мишу, старшего приемного сына, восемнадцатилетнего парня высокого роста, обладающего, помимо немереной физической силы, врожденным стремлением к справедливости. Их появление стало для нас сюрпризом (избегая возможного спектакля, Кимы не предупредили о приезде заранее), и мы не знали, как себя вести, чтобы произвести должное впечатление.

   Я ни за что не хотел возвращаться на ферму, но видя, как растерялась Марина Юрьевна (Кимы выглядели очень решительно), я сник, и принялся перебирать роботов в надежде, что мне разрешат взять их с собой. При этом я с сожалением посматривал на большие напольные часы в гостиной, до которых мой технический гений еще не успел добраться. Они не работали, и я давно изнывал от желания узнать причину. Однако исследование часов я откладывал не из-за отсутствия удобного случая, а потому, что те своим внешним видом вызывали у меня замешательство. Я постоянно вспоминал рассказы соседей о построившем дом колдуне, и о его занятиях черной магией. Мне казалось, что часы раньше принадлежали ему, а Вавиловы забыли, или не придают этому значения. А хотя, следовало бы: часы были покрыты странными символами на космогоническую тематику. Но если образы статуй на фасаде нашего дома я нашел в книге по средневековой архитектуре, то к какой эпохе принадлежали знаки на часах, мне узнать не удалось.

   Кроме того, память мучила меня смутными видениями, будто такие часы я уже видел в младенчестве, и что мне нужно держаться от них подальше, поскольку из-за них я могу попасть в беду. Вероятно, именно поэтому они привлекали меня как ничто другое, я просто сгорал от любопытства.

   Валерия Ким заметила мой, украдкой брошенный на часы, взгляд. Игнорируя застывшее лицо Марины Юрьевны, которая с ужасом рассматривала грязные следы на покрытом воском паркете (гости из принципа не сняли обувь, желая подчеркнуть свое крестьянское происхождение), Валерия подошла к часам, провела по ним пальцем в поисках пыли, и, убедившись, что ее нет, бесцеремонно спросила: