Я не стал сразу отказывать ему, пообещал сначала вынести вопрос на "общий совет", и лишь потом дать ответ. Ведь Игорь Витальевич был в чем-то прав: сестрам надо было выходить замуж, а мне, по всей видимости, женится. В этом контексте продажа моей комнаты выглядела логично, однако денег на то, чтобы купить жилье Игорю Витальевичу, или кому-нибудь из нас, такая сделка не приносила.
Размышляя над ситуацией, я неожиданно сделал открытие: хороши ли сестры в отношениях между собой и мной, плохи ли - мне, оказывается, без разницы, я не могу представить себя без нашего постоянного общения и сопереживания по любому поводу. Да и они признавали меня главой семьи, им было со мной гораздо спокойнее, чем с собственным отцом. Поэтому расселение, на котором настаивал Игорь Витальевич, стало бы огромным стрессом не только для меня, но и для сестер, которые ни за что не хотели разлучаться. А из них, разумеется, в большей степени для Нины. Она нервничала, даже когда я вдруг проявлял желание постирать себе рубашку. Ей казалось, что таким образом я хочу избавиться от ее опеки. У Нины тут же появлялось подозрение, что я завел женщину, и у нее начиналась истерическая реакция. Мне приходилось долго успокаивать ее.
Кроме того, имелась еще причина, по которой я был против продажи: наш дом находился в самом престижном месте Москвы, неподалеку от Кремля. Мысль о том, что отсюда придется съехать, приводила меня в ужас. И как поведали сестры, их тоже. Имелась вероятность, что порвутся невидимые нити, связывающие нас с определенным слоем общества. Это могло сказаться на театральной карьере Татьяны, и уж абсолютно точно, на успешности предприятия под руководством Нины. А мы уже привыкли к определенному уровню достатка, и терять его нам совершенно не хотелось.
Таким образом, чтобы сохранить мир, в котором мы давно освоились, и не мыслили себя вне его, нужно было продать соседу, помимо кладовки, еще и комнату Игоря Витальевича. При таком раскладе Игорю Витальевичу хватило бы денег на отселение.
Однако в этом случае я останусь без жилплощади! Если только не женюсь на Нине. Тогда, во-первых, наша семья (сократившаяся до трех человек), сохранится, а, во- вторых, у нас останется, пусть и урезанная, но все равно полноценная квартира с двумя огромными комнатами, большим коридором и великолепной кухней. Конечно, по столичным меркам это невесть что, но жить, как мы жили раньше, вполне можно.
План был не совсем хорош: думая над ним, я пытался убедить себя, что привязанность может заменить любовь. Во всяком случае, с моей стороны: в любви Нины я не сомневался, хотя она была у нее не чувственная, а платоническая. Нина часто говорила, что супружеский союз, созданный из рациональных соображений, гораздо крепче тех, где предложения делают "по зову сердца".
Однако для такого брака имелось одно препятствие. С очень красивым именем - балерина Анастасия Нуриева.
ГЛАВА 43.
Случилось это летом, после окончания первого курса университета. В тот период мы хватались за любую подработку, что удавалось найти. Татьяна от кого-то узнала, что Мосфильм срочно набирает статистов на немые роли в телевизионной рекламе, и обещает неплохо заплатить. Естественно, наша "четверка" с утра поехала на пробы, и, будучи уже опытной в таких делах, с успехом прошла их.
Сестры "отстрелялись" в нужных эпизодах быстро, и отправились по своим делам. А мы остались на вечернюю съемку. Времени было вполне достаточно, чтобы сходить домой, но Олег еще не бывал на Мосфильме, и выразил желание его осмотреть.
Мы стали ходить между павильонами, знакомиться с историей отечественного кино. А когда наступило обеденное время, пошли искать столовую, указатель к которой будто бы видел Олег. После получаса ходьбы я понял, что Чибис ошибся, но не хочет признаваться. Я спросил его об этом, однако он лишь улыбнулся, и с деланым энтузиазмом воскликнул, что мы обязательно найдем то, что ищем.
На одной из площадей Мосфильма мы увидели сцену с тремя танцующими балеринами. Любопытство взяло верх над голодом, и мы остановились посмотреть на девушек. Видимо, это были пробы, потому что снимала всего одна камера. Ее дополнял фотограф "с рук", который фотографировал не балерин, а балетмейстера, пожилую женщину с изящным костылем. Она стучала им и гневалась гораздо больше, чем того требовала ситуация: никак не могла добиться от девушек, чтобы те забыли про "новую школу" и показали "настоящий русский танец".
Я вслух предположил, что будущий фильм скорее будет об этой пожилой женщине, чем её воспитанницах. Чибис не согласился со мной, и мы заспорили. Я никогда не замечал в Олеге особого интереса к противоположному полу, а тут он, не отрывая от девушек взгляда, нес чушь. Убеждал меня, что если кого и стоит снимать на пленку, то только этих молоденьких красавиц. Мне надоело слушать его, и я решил сменить тему.