Звезды на росстани

Выпитый коньяк горячил кровь. Я встал из-за стола. Голова сделалась способной на любую фантастику, рождались в ней черт знает какие домыслы. То представлялось мне тушенье пожара, там, в старом квартале Южно-Сахалинска. Старинной деревянной постройки. То — вдруг ледостав на реке Белой. Спасение провалившейся под лед женщины. И его голос. Голос, без которого не бывает авралов. Я с уверенностью заявил, что знаю его голос, который трудно спутать с другим.

— Да уж досталось мне за этот голос. Ладно, выручил хороший человек.

Он улыбнулся, и мне показалось, что мы хорошо знаем друг друга.

— А что, собственно, я такое сказал, Юрий Соболев? Что тебя удивило? — я не замечал перехода на «ты», как будто сто лет мы были на «ты». — Лена! — Балтин позвал, немного успокаиваясь. — Садись, Юра, в ногах правды нет… Будем рассказывать, откуда мы родом, заодно и — откуда знаем этого человека. Теперь, я думаю, другого выхода нет, — снова обернулся он к жене, когда она заняла свое место.

Лицо ее было просветленным, как будто она предвидела содержанье рассказа.

Да, но эта присказка уводила в сторону. В нерассказанной истории таилась для меня новая загадка.

— Скажи, Юрий, только по совести: красивая у меня жена? — брякнул хозяин как-то уж очень некстати. По-моему, ни к селу, ни к городу брякнул.

— Ты за этим меня позвал? — Елена Викторовна до кончиков ушей вспыхнула. Румянец на ее щеках был неровен. Как у… Как у Марины, в общем… И подняла она руки, чтобы поправить прическу.

Но что он хочет рассказывать? Причем тут жена?

— Я и говорю. А тогда она была еще красивее. Ей тогда было… Сколько тогда было, двадцать?

— Девятнадцать! Будто не знает! — Елена Викторовна смотрела на него с укоризной.

Я слышал у себя за спиной стонущий шелест дождя о стекло. И неодинаковые по силе порывы ветра. Стекло вздрагивает, на самой низкой ноте гудит под ударами ветра. Будто бранит кто-то родное дитя свое за непутевое действо.

— Подходит ко мне эта красавица и говорит…

— Не придумывай, ничего тебе не успела сказать: сделала только реверанс — ты и обрадовался, подхватил.

— Дамский вальс был, у них это, в мединституте. А она мне, правда, понравилась: изящная, легкая. Ну, это я по секрету, тебе только. Прошли круг — спрашиваю, как звать, она: «Вы не смогли бы…»

— Ну, не так же было, сам напросился… — смеялась Елена Викторовна.

— С удовольствием, говорю, какой разговор, — хохотнул Балтин. — Сам, веришь, дышать боюсь — вдруг передумает, скажет, пошутила или что-нибудь в этом роде. Ребята издали показывают большой палец: держись, игра стоит свеч… А жила она в Старом городе.

— На границе между Старым и Новым, в овраге, там недалеко церковь стояла.

Точнее бы сказать — у самой речки. В дни моей юности там, за ней, и я бывал не однажды.

За спиной у меня полыхали молнии, гром сотрясал балконные двери. Под звуки ненастья хорошо слушалось, и в междустрочье, в паузах, всплывали лоскуты, обрывки старых картин и связанных с ними радужных упований на будущее.

Две смазливые, плутоватые рожицы, одна над другой, выставились в приоткрытые двери детской комнатки. Балтин вскочил, устроил у них, там, радостный переполох. Вернувшись, некоторое время еще улыбался, переживал свою, родительскую любовь. Улыбаясь, изнутри светясь, глядел на меня со значением: грейся, командировочная душа, возле моего счастья.

— У нее, у Лены, соседушка был. Мишка Миллионщик. Прозвище, фамилии не знаю.

— Его никто не звал по фамилии, — уточнила Елена Викторовна.

— Он не давал ей проходу. Вот она и решилась, моя Елена Прекрасная, на подвиг…

— Не говори глупостей.

— На самопожертвование.

— Давай уж, поскорей закругляйся. Сейчас принесу голубцы. И выпейте же, наконец, мужчины вы или кто? — приказала Елена Викторовна.

— Она хорошо сделала, что сказала об этом сразу, — продолжал Сергей Петрович. — Про Мишку Миллионщика. Пошел второй час ночи, луна, как сейчас помню, сильнейшая, а на улицах все вымерло. У института он ее караулил. Ну, перекинулись ласковым словом. Разошлись. Потом он нас встретил около речки. Вода в ней — с душком. Не один был, по одному такие не нападают. Шакалы. Всего пятеро, кажется…

— Шесть, — внесла Елена Викторовна поправку. — С горы в это время, вижу, седьмой спускается. Что делать? На всякий случай кричу ему. Незнакомому: «Давай, Петька, скорей, что ты как черепаха ползешь?!» А вдруг в самом деле кто-нибудь не из их компании?

Знакома будто мне эта картина. Где-то видел подобное. И, опять же, какое это имеет ко мне отношение? Но неужели имеет?.. Я зорче всмотрелся в своих собеседников. Какого черта! Ну, конечно, они!

— Да, это мы были, прошло столько времени… Я хотела сказать: вы спускались тогда с горы. Нам повезло…

Ну, точно, ну, я узнал их. Они и были. По голосу, конечно, узнал, хотя в кутерьме тогда можно было не различить голосов.

— За Елену Прекрасную я дрался как лев, но мне все же попало. Она, спасибо, взялась за палку своего дорогого соседушки, а то палка походила бы по голове… Тебя-то я не заметил, почувствовал облегчение — и огляделся.