Звезды не для нас [сборник]

Он подманил нас ближе, и мы послушно сгрудились у его стола, растерянно переглядываясь. Уж не спятил ли Веган окончательно и бесповоротно?

– Сожмите кулак, – велел он. – Вот такого размера у нас сердце… ну, плюс-минус.

Одни приложили кулаки к груди, другие поднесли к глазам, будто впервые видят.

– Большое сердце, верно? А знаете, почему?

– Добрей?

– Великодушней?

Веган опустил голову, помолчал, став ещё мрачнее.

– Не знаю, не знаю, – пробормотал он со вздохом. – У кого ещё какие догадки?

Догадок у нас не было. Мы просто стояли и хлопали глазами.

Дожидаться, пока у класса вылупится новая идея, Веган не стал и воткнул в сердце скальпель. Из разреза выступил сгусток крови. Скальпель продолжал свою работу, и наконец сердце распалось на две симметричные половинки, словно экзотический фрукт.

Поддев одну ножом, учитель принялся объяснять:

– Это сердце перекачивает каждый день тысячи литров крови, гораздо больше, чем наше. Кровь попадает в него через вот этот отдел, так называемое предсердие, а потом идёт в желудочек и оттуда раздаётся в лёгкие и прочие части тела. Красиво, да? – Некоторые кивнули. – А сколько всего у сердца отделов? Посчитайте-ка!

– Четыре!

– Правильно. Оно четырёхкамерное. А у нас? – Он обвёл нас печальным взглядом, но ответа не дождался и объявил: – У нас трёхкамерное… Так чьё же это сердце? Подсказываю: два предсердия и два желудочка характерны для млекопитающих.

– Коровье?

– Нет, коровье намного крупнее.

– Козье?

– Наоборот, мельче.

– Обезьянье?

– Уже ближе… Ладно, так и быть – это сердце человека!

Ну точно, из магазина. Где бы он взял обезьянье? Дикие приматы остались только в Африке.

Биолог взял сердце в две пригоршни и протянул нам. Мол, рассмотрите хорошенько и передайте следующим. Багровый кусок мяса в когтях странно успокаивал. Холодный, влажный, и неожиданно тяжёлый. Мы пустили его по кругу, будто коробку для сбора мзды на школьные нужды.

Близорукая Зубаста поднесла сердце так близко к глазам, что запачкала себе нос кровью и облизала его кончиком языка, а Веган уже повернулся к нам хвостом и испачканными в коричневой слизи лапами увлечённо корябал на классной доске научные термины и их расшифровки, разборчивые, что твоя альтаирская грамота. Зато всякие схемы он рисовал здоровски, и минут десять мы зачарованно наблюдали, как на чёрной глади доски рождалась замысловатая диаграмма, изображавшая строение и функции сердца.

Он предложил задавать вопросы. Мы не остались в долгу и затронули не только дела сердечные, но и смысл самого бытия: «Сердце есть у всего под солнцем? А зачем? Почему бьётся? Существует ли бог? Сердца у нас, ящеров, такие же, как у всех остальных, или шире и благороднее? Где вырос ваш человек? Мучился ли, когда убивали? Куда денется сердце после урока?».

Учитель охотно ответил на каждый вопрос, причём без тени насмешки или сарказма. Не то что ехидный математик, от которого доброго слова не дождёшься. Вот только печаль в глазах у Вегана всё усиливалась. Казалось, он вот-вот заплачет.

Вас, наверное, интересует, что произошло с сердцем после урока? Ну, его отдали старушке-вахтёрше, а та порезала на кубики и потушила с морковью и луком.

Амнистия

Антон Олейников

г. Барнаул

– Ну и что это? – спросил инспектор, пролистав бумажную папку, полученную от начальника колонии.

– Как что? Дело его, конечно.

– Но тут же часть страниц в труху превратилась! А буквы… Нет таких в русском языке! Ничего не понятно.

– Ну, чем богаты, – обиделся начальник. – Этот дед – наш самый старый сиделец. Я когда двадцать лет назад колонию принимал, он уже тут был. Говорят, его к нам перевели в восьмидесятые, а откуда – не знаю.

– Ладно, разберёмся, – махнул рукой инспектор. – Приведите заключённого.

Не успел приехать, а уже домой хочется. Закончить бы поскорее. Не везёт ему с командировками, и от злой начальницы просто спасу нет.

– Итак, – сказал инспектор, сев напротив сухонького невысокого старика с барсучьими глазками. – Бессмертный Костя… Что за безобразие? Почему в деле воровская кличка? И где отчество?

– Нету у меня отчества, – прошамкал старик. – Не придумали ещё эту хрень, когда родился. А звать меня Кощей, и не кличка там, а фамилия.

Инспектор покосился на старика. Вроде не врёт.

– Ладно, сейчас мы проведём небольшую беседу о возможном освобождении. В стране готовят амнистию.

– Сдалась мне ваша амнистия! Мне и тут неплохо. На воле, я погляжу, чёрт-те что творится. Смуты-перевороты, глобализм-феминизм… Тьфу! А на зоне с Борискиных времён, считай, не менялось ничего. Только жратва лучше стала.

«Условиями содержания доволен», – пометил инспектор в блокноте, а про Ельцина писать не стал. Нужно разобраться, когда всё-таки сел заключённый.

– Расскажите для начала, какой была ваша жизнь на свободе.

– А какой? Нормальной была! Куролесил я иногда, не спорю, но и подсобил немало в своё время. Володя Красно Солнышко, Ваня Грозный не чурались у меня совета спрашивать. Да если б не я…

Кощей махнул рукой, а инспектор записал имена старых подельников и подчеркнул – проверить!