Звезды не для нас [сборник]

Сказал просто, чтобы что-то сказать. До последнего момента никому не верилось в происходящее. Остающимся – что их и правда оставят, уезжающим – что никто так и не пришлёт: «Отбой, финансы утрясли, всё остаётся без изменений».

“Ну нет, так нет, не раскисай, – сказал себе Глухов, – жить надо дальше”.

– Милош, давай берись за переезд, я пойду на подстанцию, отопление прибавлю. Настя, библиотеку отапливать будем, туда все и переберёмся. В конференц-зале разместим вольеры. Остальные корпуса законсервируем.

Рохля возмущённо уставилась на него. А Глухов рассмеялся.

– Спокойствие! Козлятник и оранжерея в приоритете, – сказал он.

Козлятник остался от чьей-то мифической идеи автономной жизни колонии, но от снабжения уйти так и не удалось.

Все они были в одинаковых оранжевых комбинезонах и сейчас толклись на посадочном поле как толстые апельсиновые гусеницы. Даже Боха был в таком же. Андроид считал себя человеком и обижался, когда об этом забывали.

– Я вам не робот какой-нибудь, – принимался бубнить он, – серия 500S уникальна.

Глухов повернул в поселок, и все потянулись за ним. Ворота за спиной сомкнулись. Еле слышное шипение возвестило, что система перешла в режим “Крепость”.

Люди молчали. Единственная улица была пустынна, пятеро шли по ней. Но вот Ташев буркнул:

– Боха, заводи свой драндулет, начнём с вольеров. Немезиды привычны к холоду, пока их устраиваем, корпус прогреется.

Воронов молчал. Он вообще обычно молчал, только что бы ни делалось в посёлке, он всегда оказывался там.

– Тогда я с вами, – сказал Глухов.

Рохля кивнула…

Немезиды были медлительны и походили на ежей. “Двуноги, двуруки, или четырёхлапы?” – гадал Глухов всегда, глядя на них. Но те, кто мог бы прояснить этот вопрос, улетели, а пока были здесь, отмахивались и отшучивались:

– Вопрос остаётся открытым.

Высокий колючий гребень на спине немезиды поднимался и опускался как плавник у древней рыбины. Или ежа? Обычно они лежали, свернувшись. Но если существо разворачивалось и смотрело вдруг круглыми глазами на тебя, становилось неуютно. Каждый раз Глухов отмечал, как у него самого на загривке, кажется, шерсть дыбом встаёт от этого взгляда. Немезид осталось всего три. Их восстанавливали из фрагментов, а назвали по имени планеты. Но жили эти аборигены недолго, умирали один за другим тихо, будто угасали.

Их побоялись грузить на корабль, решили, что не перенесут перегрузки. Увековечили в огромных диссертациях и в архивах онлайн-конференций и вручили на попечение Рохле. То ли потому что Рохля до безобразия добрая, она уверяла, что немезиды не звери и читала им книжки. То ли потому что больше некому было их оставить на попечение, ведь понятно, что никто больше специалистов на Немезиду отправлять не будет. То ли потому что думали вернуться скоро и забрать всех, а пока и Рохля справится.

Рохля, узнав, что немезиды теперь её подопечные, страшно запереживала. Стала ходить выбивать им дополнительное пропитание.

– Да они почти ничего не едят, твои немезиды, – отбрыкивался от неё завсклад, когда она у него пыталась выклянчить лишний контейнер с протеиновыми брикетами.

– Ну да, у них ведь солнечные батарейки, – ругалась Рохля.

Вообще она умела быть противной, и завсклад ей уступал. За последние недели перед отлётом, Рохля накопила большой запас еды еще и из прессованных водорослей.

Глухов, однажды заглянув в кладовку при библиотеке в поисках робота-уборщика, хмуро присвистнул:

– Ну ты молодец, Рохля. Немезиды развернутся три раза. А потом не согнутся. Хороший тактический приём.

Немезиды разворачивались обычно пару раз в день. Внушительно так, как в замедленной съёмке, в полный, два с половиной метра, рост, гребень взъерошивался. Однако при Рохле гребень оставался сложенным у всех трёх, привыкли они к ней. Шипастый частокол ощетинивался, как только входил Глухов.

– Кто додумался их назвать немезидами?! Как корабль назови, так и… – возмущался он, когда двухметровое чудище смотрело в упор, перебирало передними конечностями, шипы торчали во все стороны. – Какого чёрта?! Мне что, сюда в доспехах входить? – и задумчиво добавлял: – Ты им, Рохля, “Войну и мир” и про старушку-процентщицу не читай, «Алые паруса» читай, самое то. Воронов вон, рассказывал, что плакал, когда ему кто-то рассказал про паруса…

Доспехами все называли боевые комбезы Воронова с Ташевым. Их они надевали в годовщину образования посёлка, брали праздничную норму коньяка и уходили за территорию. Никто их не останавливал. Понимали, что тихая жизнь посёлка для них большое испытание. А Ташев с Вороновым исходили окрестности, уплыли на вездеходе-амфибии до самого страшного второго моря. И привезли подробную карту. Они же нашли и останки немезид в пещере у моря. Мир этот только-только оживал. И самые гиблые места были на другом континенте, за вторым морем…