— Я… — начал было арестованный, но Поладов не дал ему договорить, лицо его преобразилось и голос прозвенел презрением:
— Ты дезертир, предатель трудового дела. Из-за таких, как ты, байские прихвостни и разваливают колхозы. Увести его!
— А как же с тутовником? Неужели эти дураки вырубят деревья?
— Тех, кто выступает против колхоза, будем бить насмерть.
Поладов круто повернулся и ушел.
А Тахиров остался. Остался, застыв от изумления. Что же это выходит? Значит, Бабакули — преступник? И теперь его посадят в тюрьму и никто ему больше не сможет помочь?
Но тут подошел Лукманов.
— Аширов? Это куда тебя ведут?
Бабакули молчал, опустив голову. За него ответил Тахиров:
— Я арестовал его, товарищ Лукманов, согласно приказу.
Пришлось рассказать все еще раз. Лукманов покачал головой.
— Ничего не скажешь, наломали вы дров, товарищ Аширов. Нелегко мне будет защищать вас. Но если вы дадите слово, что впредь будете обдумывать подобные шаги, я отпущу вас домой.
— Я не имею права освобождать арестованного, товарищ Лукманов, — неуверенно сказал Айдогды.
— Доложишь начальнику милиции, что председатель райисполкома отменил его приказ.
Мурзебай крепко держал в руках председателя колхоза.
— Тебе следует порвать все связи с Гочаком, — сказал он Гулджану.
— Он родственник мне, Мурзебай… трудно будет сделать это.
— Разве ты видел, чтобы в летний зной вдруг зазеленели холмы, а, Гулджан?
— Нет, конечно… в зной и трава сохнет и все желтеет.
— Точно так же засохнет и погибнет в колхозном зное Гочак. Он сам вырыл себе могилу. Единоличник! Если ты не порвешь с ним как можно быстрее, предупреждаю, погибнешь вместе с ним. Скажут про тебя: вражеский прихвостень и вычеркнут из списков. И тогда тебе конец, даже я не смогу помочь.
Дрожа от страха, входил на следующий день Гулджан в кабинет Поладова. От волнения он едва шевелил языком.
— Значит, в вашем колхозе тоже есть кулаки?
— Есть… Один-единственный. Правда, он мне приходится родственником…
— Ну, так чем он занимается? Дезорганизацией работы? Распространяет вредную агитацию?
— Вот-вот… агитацию. Действует исподтишка. Мне угрожает. — Если будешь, говорит, служить преданно своему колхозу, убью, как муху. И поклялся хлебом и солью. Оружие у него…
Позвонив новому начальнику милиции Горелику, Поладов передал ему сведения о Гочаке, предупредив и об оружии.
А Гочак тем временем, словно почувствовав опасность, спал по ночам на крыше своего дома, чутко прислушиваясь к собачьему лаю. И все-таки он не заметил, кто и когда закопал какой-то сверток в самом углу двора. Только когда собака стала рыть лапами землю в этом углу, он побежал за лопатой и выкопал старую берданку, завернутую в кошму.
Но тут отчаянно залились лаем собаки и послышался конский топот. Едут… к нему! Гочак-мерген едва успел бросить берданку в колодец, как сильно забарабанили в ворота.
Милиционеры вошли во двор и направились прямо к яме.
— Что здесь было закопано?
— Это вы спросите у Гулджана.
— Двор-то не Гулджана, а ваш.
— Кто донес вам, что здесь яма, тот и должен знать, что в ней закопано. Вот и спрашивайте у того, кто донес.
— Обыскать весь двор, — приказал Горелик. Да, не ошибался, похоже, Поладов, когда предупреждал его, что Гочак — хитер и коварен. Ясно, что в яме было оружие, как ясно и то, что Гочак успел его перепрятать. Но как старый разбойник ухитрился узнать, что мы нагрянем к нему с обыском? И почему он не закопал яму? А, понятно — просто не успел. Следовательно, оружие где-то здесь.
Горелик отозвал в сторону Бабакули.
— Вы наблюдали за двором?
— Глаз не сводили.
— Выходил кто-нибудь за это время?..
— Никто. Кроме Меджек-хан…
— Что? Почему выпустили его? Ведь я приказал никого не выпускать. Теперь понятно — оружие увез ваш этот… хан.
— Была бы винтовка, мы бы увидели ее. А кроме того… Меджек-хан не такая. Она девушка гордая. Зачем ей винтовка — ее и так никто не осмелится тронуть.
— О какой девушке ты говоришь, товарищ Аширов?
— О Меджек-хан, начальник. Не девушка — огонь. Гочак-мерген всегда мечтал о сыне, а когда родилась дочь, назвал ее этим мужским именем. Меджек-хан выросла настоящим джигитом; она оправдывает свое имя — настоящий волк…
Он не успел договорить. В ворота на всем скаку влетел всадник.
— Э, шайтан… чуть не убила, — отпрянул в испуге Гулджан. А девушка, не слезая с коня, окинула взглядом полный незнакомых людей двор, затем с тревогой спросила Гочак-мергена:
— Что случилось, отец?
— Твой дядя Гулджан пришел к нам в гости, сынок. А для того, чтобы ему было не так страшно, пригласил с собой милицию. Дядя Гулджан видел, как мы с тобой вон в том углу закапывали оружие.
— Ах так! — И Меджек-хан с таким выражением взглянула на мгновенно побледневшего Гулджана, что тот отошел подальше.
— Товарищ начальник, — прошептал он на ухо Горелику и потянул его за рукав.
— В чем дело, председатель?
— Товарищ начальник, этого… эту Меджек-хан… ее нужно тоже арестовать. Она дочь кулака, такой же враждебный элемент, как и он сам. Оставить ее — нанесет большой вред.
Горелик увидел, что Гулджан весь трясется, и ему стало неприятно смотреть на Гулджана.