Звезды не гаснут

По аулу шел человек, одетый в городской черный костюм, в шляпе, с ярко-желтым чемоданом в руке и с папиросой, лихо торчавшей изо рта. И только когда он подходил ближе, люди с изумлением узнавали в нем бывшего муллу Сахиба и по старой памяти вежливо здоровались с ним.

Поприветствовав толпу, собравшуюся возле магазина, бывший мулла остановился и поправил галстук.

— Со старым покончено, — заявил он ошеломленным односельчанам. — Теперь забудьте навсегда, что меня звали когда-то Сахиб-мулла. Теперь меня надо называть товарищ Мавыджаев. Я буду заведовать школой.

Достав из кармана пачку «Казбека», он открыл ее:

— Курите, не стесняйтесь.

Да, всего два каких-нибудь года провел бывший мулла на курсах учителей, а изменился настолько, словно в аул вместо него вернулся какой-то другой человек. Он не просто порвал со своим религиозным прошлым, он стал воинствующим безбожником. Никто, даже комсомольцы, не осмеливались сорвать флаги с могил, где похоронены святые. А Мавыджаев не побоялся.

— Не надо ничего бояться, — любил теперь повторять он. — Что такое грех? Пустое слово. Надо творить добро для народа, а если человек заблуждается и на том свете действительно существуют рай и ад, то и там все поступки людей будут взвешены на точных весах справедливости.

Новое здание школы находилось на южной стороне аула. И вскоре после ее открытия, погрузив весь свой скарб на телегу, завшколой перебрался в новое помещение. Прежний дом его возле старой мечети остался пустим; на полу валялись старые книги, тетради, рукописи…

— Смотрите, что я нашел в доме Сахиб-муллы. — И с этими словами Бабакули показал товарищам толстую рукопись в кожаном переплете.

— Что это?

— Махтумкули!

— Но ведь он буржуйский поэт, — сказал кто-то.

— Махтумкули не буржуй, — твердо возразил Бабакули. — Как тебе могла прийти в голову такая глупость? Разве буржуй стал бы страдальцем и борцом за справедливость? Подумай! Ведь в каждой его строчке слышится стон обездоленных.

Незаметно подошедший Мавыджаев выхватил книгу у него из рук.

— Это что такое? Похоже, что ты проповедуешь комсомольцам этого Махтумкули?

— Разве это запрещено?

— А еще комсомолец! Видно, что ты не читаешь газет. — И с этими словами бывший мулла достал из портфеля, с которым теперь не расставался, газету.

— Послушай, что здесь написано. Вот: «Махтумкули воспевал феодальный строй». Понял? И дальше: «Туркменская литература прошлого — это проповедь религии и патриархальщины». Понял? Это значит, что все старые поэты стояли за религиозные предрассудки и за старый строй. Читаю дальше: «Она, таким образом, была не только зеркалом, отражавшим проповедь мусульманства и борьбу между племенами, но и требовала соблюдения отживших прав, обычаев и правил жизни».

— Но ведь не могли же они в те времена быть безбожниками, — попробовал возразить Бабакули.

— Могли, не могли… Это нас не касается. Пусть даже и не могли, пусть даже они и не виноваты, все равно это — другая эпоха. Мы построим совсем другой мир. Новый! А все старое выбросим. Сожжем кибитки — построим дома из твердого кирпича, поломаем соху и мотыгу, будем пахать на тракторе, выбросим тельпеки, будем носить фуражки… ну и так далее. И ослов не надо будет разводить больше, да и лошадей тоже — все будут ездить в автомобилях…

Бывшего муллу слушали в почтительном молчании — от того, что он говорил, захватывало дух и кружилась голова.

— А теперь все за мной, — приказал Мавыджаев. — При вас буду уничтожать вредную литературу.

С этими словами он решительно зашагал к мечети.

Бабакули чувствовал себя обманутым, оскорбленным. С детства внушали ему благоговейное отношение к Махтумкули, с детства не слышал он ни разу, чтобы кто-нибудь осмеливался поносить великого страдальца, не раз бывал он свидетелем того, как прекращался самый яростный спор самых непримиримых односельчан, едва только ссылались на мнение Махтумкули. Как же так — веками был Махтумкули мудрецом, к которому народ прибегал в трудных случаях за советом, веками слыл лучшим, благороднейшим поэтом среди туркмен, и вот он уже «буржуй», и вот он уже не нужен, и бывший мулла хочет его уничтожить…

Что-то здесь было не так…

Бабакули побежал к Тахирову. Тот только что приехал из райцентра и расседлывал коня. Бабакули закричал еще издалека:

— Айдогды!.. Айдогды! Махтумкули хотят уничтожить!

Айдогды резко выпрямился:

— Какого Махтумкули? Откуда он?

— Сахиб-мулла… хочет бросить в огонь книгу Махтумкули…