А было так. В воскресенье 17 февраля 1918 года в Москве, в театре Ханжонкова, состоялось собрание всех киноработников — от ведущих режиссеров, артистов и операторов до служащих ателье, прокатных контор и т. д. Председательствовал сам Ханжонков.
Резолюция гласила (пересказываю кратко): три дня назад пять человек во главе с Вл. Гардиным (единственным из них режиссером) собрали механиков, лабораторных и конторских служащих и объявили себя властью так называемого Центрального комитета. Этот демагогический захват возмутил всех собравшихся в театре Ханжонкова и дело кончилось ликвидацией этого самостийного «Комитета кинопролетарских организаций». Гардин был исключен из СРХ (секции режиссеров). Примкнувшие к нему артисты и прочие отделались испугом.
Разумеется, Ханжонков ни в малой степени не стремился захватить власть над всеми этими разом осиротевшими кинематографистами. Теми, так сказать, лишенцами, которые вдруг панически ощутили себя вообще лишенными всякого руководства. Александр Алексеевич, как мог, старался успокоить их. Старался найти, нащупать хотя бы временные контакты с теми, от которых ждал, как и все, серьезной помощи. Помощь обещали многие. Это были разные типы — порой ловкие авантюристы, порой жуликоватые «авторитеты», порой такие же растерянные революционеры. Помощи не было, но прошел месяц, и другие персонажи, уже откровенно большевистские, активно продолжили «гардинские» поползновения.
Да, Гардин сразу после революции (а точнее, еще во время оной) проявил невиданную активность. Он сразу обзавелся патронажем, то есть попечительством хозяина новой — так сказать, пролетарской — культуры Анатолия Васильевича Луначарского. Тот стал главным покровителем всех начинаний Гардина.
Поначалу Гардин стал с энтузиазмом руководить новоявленной Школой кинематографии. С ней же в 1921 году поставил фильм «Серп и молот» — революционный и неинтересный. Затем, рассорившись с учениками, впавшими в новомодные (и весьма эксцентричные) творческие ереси, опять дружески воспользовался помощью Луначарского и отправился из голодной Москвы в Ялту ставить фильм по его, наркома, пьесе «Канцлер и слесарь». И пьеса, и фильм оказались, по мнению публики, вызывающе третьесортными.
Но самой эффектной лентой — как бы на «все времена» — оказалась мистическая драма «Медвежья свадьба», сочиненная не кем иным, как тем же наркомом по мотивам известной новеллы Проспера Мериме «Локис». Сначала был спектакль в МХТ, где одну из главных ролей играла жена Луначарского — весьма посредственная актриса Наталья Розенель. Фактически ради нее и снималась кинолента, премьера которой состоялась 25 января 1926 года. Фактически ее режиссером был Гардин.
К удивлению многих интеллигентов, фильм имел оглушительный экранный успех. Вот его краткое содержание: Литва, начало XIX века. Граф Шемет, зачатый от медведя, любит панну Юльку, однако знает, что он временами превращается в медведя, и хочет оставить ее (то есть спасти). Но Юлька, наивно веря, что все можно исцелить любовью, соблазняет графа. Это, как водится, приводит к трагическому результату. Я бы не стал называть этот фильм тотально глупым, плохим или неинтересным. В своем жанре он был остро и сенсационно завлекательным, чем-то вроде сногсшибательного циркового представления.
Фильм, повторяю, имел успех более сильный и громкий, чем его хронологический современник — и соперник — «Броненосец „Потемкин“». Над этим фактом поиздевались многие советские интеллектуалы. Маяковский писал:
Исполнителем главной роли графа Шемета был роковой красавец Константин Эггерт.
…Воспользуюсь случаем, чтобы сделать некое отступление. Хочу условно сопоставить назойливо-советские фильмы Гардина с кинолентами великого поэта. Как я понимаю, совмещение — точнее, столкновение — этих двух людей было в своем роде единственным и по-своему продуктивным. То есть для обоих весьма показательным. Напомню, что это было фактически первое десятилетие революции.
Как известно, Маяковский сам поспешил в это время попробовать свои силы перед кинокамерой. Правда, у него уже была мимолетная роль поэта в фильме 1914 года под названием «Драма в кабаре футуристов № 13». Сегодня этот фильм утерян, но, похоже, это был занятный пример доподлинного «сумбура вместо музыки» — как и было положено в футуристском «вертепе». Творческого успеха фильм, кажется, не имел. Но интересно: была ли у Маяковского удача в советских фильмах? Это вопрос!
И, однако, он не преминул, напоровшись на Гардина в поезде (они были шапочно знакомы), резко отделать его и за «Медвежью свадьбу», и — особенно! — за гардинского Пушкина (фильм «Поэт и царь»). Но об этом чуть позже.