Звезды нового неба

– Ради того, чтобы выжечь дотла всю вашу грязь, которой нет места в новом мире! Всю вашу лживость, алчность, ваш вопиющий эгоизм, ради удовлетворения которого вы готовы бесконечно убивать и грабить, грабить и убивать!

– И кто здесь, спрашивается, возомнил себя богом? Почему ты решил, что имеешь единоличное право распоряжаться миллиардами жизней!?

– Я ничего не решал, я только хочу убедиться, что высшая воля будет исполнена как должно.

– Высшая воля!? – послышался глухой удар и стук наших шлемов друг о друга, – ты что, совсем сбрендил!?

– А ты думаешь, что все случившееся – лишь случайная череда событий? Черта с два! Ваш мир погряз в грехах и должен быть сожжен как Содом и Гоморра. Вы – грязь под ногтями Всевышнего, оставшаяся там после сотворения Адама. В новом мире вам нет места.

– В „новом мире“? А ты вроде как Моисей, ведущий свой народ к светлому будущему, да? Будущему, построенному на смерти целой планеты?

– Двигаясь вперед, всегда приходится чем-то жертвовать. Ничего, как– нибудь переживем».

Дядя Оскар издал какой-то каркающий звук и закатил глаза. Доктор Косс и еще несколько человек бросились к нему, и я остановил запись, поскольку внимание публики переключилось на старика. Как по команде, все вдруг загалдели, закричали, кто во что горазд, посрывавшись со своих мест и устроив жуткий кавардак. Люди размахивали руками, что-то друг другу доказывая, метались взад– вперед, и при этом никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания.

Воспользовавшись моментом, я сгреб в охапку свой многострадальный «Дельфин» и покинул зал через тот самый служебный вход, где ожидал аудиенции в прошлый раз. И мне кажется, что моего исчезновения никто даже не заметил.

Утром следующего дня я, вместе с бригадой специалистов, сидел в транспортном челноке, направляющемся на «Ожерелье». Никары не стали раздувать лишний шум вокруг инцидента и просто объявили, что возобновляют все работы в полном объеме. И объявили они это, кстати, связавшись непосредственно с Луцким. Они без каких-либо предварительных условий согласились на прямые контакты с нашим, земным руководством проекта, дабы минимизировать «бюрократические проволочки». Хотя, по-моему, такое решение было принято, чтобы избавиться от моего посредничества.

Все, что давеча наговорил Гобен, было, в конечном итоге, дезавуировано, но вот его заявление о том, что я теперь – персона нон грата на «Ньютоне», по-видимому, все же оставалось в силе. С точки зрения никаров, я, вне зависимости от обстоятельств, являлся убийцей Малгера, и хоть у них язык не поворачивался высказать мне это в лицо, их поступки были достаточно красноречивы.

Меня депортировали. Никто ничего у меня не спрашивал, от меня ничего не требовали. Просто усадили в первый же отбывающий к Земле челнок, и дело с концом.

Позже я узнал, что ход того заседания транслировался на всю станцию, и свидетелями моей сольной арии стали несколько тысяч человек. Понятно, что после такого унижения на политической карьере Карла Гобена можно было ставить крест, так что и я сумел подпортить себе карму, нажив еще одного врага. Но куда больше беспокойства у меня вызывало состояние дяди Оскара, которого я так и не видел с того момента, как его унесли врачи. Судя по тем обрывочным репликам, что мне удалось подслушать, он был совсем плох, и своим ходом из реанимационной палаты, куда его поместили, он уже вряд ли выйдет. И перспектива оказаться невольным убийцей еще одного человека висела на моей душе тяжеленной глыбой. Дядя Оскар всегда был исключительно добр ко мне, а я вот так вот его отблагодарил…

Конечно же, можно было сказать, что во всем виноват в первую очередь Малгер, а во вторую – Гобен, устроивший тот откровенно провокационный спектакль и вынудивший меня на жесткие ответные меры, но легче от этого не становилось.