«Звезды русской провинции»

То, что растет, как волосы, на чужих головах,
по большей части довольно сомнительным украшением
(«он такой красивый, такой подстриженный»),
вполне продаваемо,
легко (нелегко) обмениваемо
на вещества (вещи), уплывающие вдоль Скандинавии, как прах
завещавшего не зарывать себя вундеркинда, шею —
сосуды, нервы, гортань — разорвавшего вскоре петлей. Ниже
ноги упавшего табурета. Многие вспомнят это, как положено, на его
пОхоронах/похоронАх.
«Чем занималась?» — «Трах —
алась.»
Откуда вообще взялась.
Поймала на Каменных
Илюшу,
которого я когда-то пьяный внимательно слушал,
приглашал к себе в гости на какое-то (не скажу, смешно) блюдо.
Он периодически просто чудо,
да поможет ему ради всего святого/рифмы Аллах.
Жалко — ах — кончились деньги, за исключением маминых.
Деньги кончились вовсе. Money in Gulfstream.
На улице ручейки и лужи.
Крачки летят к горизонту, всюду. Ну же.
Я никому не нужен.

(Вычеркнуто).Ветер южный.
Невымытая посуда
на чужой квартире. Вспоминаю всякую чушь, еще до дважды
два четыре имевшую место.
Прятаться в темном подъезде,
которого я боюсь. Рисовать на асфальте стрелки. Обернуться и
увидеть определенное происходящее — «будут чувства,
будут стихи». Будет заметная, важная
в силу сознательности коротковатость штанин Ильи — здОрово —
придет в голову, когда ноги по косточку в блюдцами
бьющийся провалятся наст. А нас уже нет.
Пусто.
Через несколько лет
давай заблудимся выше
в горах. И чтобы промочить губы, пересохшие от пути, кистями рук
станем плескаться в холодном ручье. Редкий лес, и мы шествие в нем продолжим.
Днем я проголосую обратно в пользу зимы.
Не зарекаются от тюрьмы,
сумы и мачо.
Где-то пройдут поезда — не плач, не прячу —
их топот нам будет слышен
за линией верхушек елей. Спросишь: «Может быть, посидим?». Сели. Круг,
которому необходимо учиться, нами еще не проделан, не прожит,
вдруг
увижу это по дрожи.
Стук.
Небо оближет трелями дятел.
Брось — я для тебя никогда ничего не значил.

Гитлерюгенд