– Помнишь, Грэйс, как мы в детстве играли в «счастливое семейство»? «Мистер Пирожок, пекаря сынок!..» – И с застывшей на губах холодной и злой усмешкой она не спеша стала подниматься по лестнице.
Но Грэйс догнала ее и яростно схватила за плечо:
– Если ты когда-нибудь еще раз посмеешь говорить так со мной или с Дэном, – сказала она задыхаясь, – я ничего общего с тобой больше иметь не буду, пока я жива!
Глаза сестер встретились в долгом и гневном взгляде. И Хильда первая опустила свои.
Следующую прогулку Дэн и Грэйс устроили в четверг, на последней неделе отпуска Дэна. Это свидание должно было быть прощальным. Рука Дэна зажила, он уже снял повязку, и в понедельник ему предстояло ехать в свой батальон.
Они отправились в Кью-гарденс. Дэну очень хотелось увидеть этот парк. Он обожал сады, и поэтому прогулку в Кью они приберегли к концу. Но прогулка не обещала быть особенно удачной: день был серый и грозил дождем. Обоих, и Грэйс и Дэна, расстроила Хильда. Дэн был молчалив, Грэйс – печальна, очень печальна. Теперь у нее не было никаких сомнений в том, что она любит Дэна; ее убивала мысль, что Дэн уезжает обратно во Францию, не узнав о ее любви к нему. Разумеется, он ее не любит: он видит в ней просто друга. Да и может ли хоть один человек на свете полюбить такую, как она? Она глупая, ветреная, неряха и даже некрасива. Невыносимая боль сжимала ей сердце, и она молча шла рядом с также молчавшим Дэном.
Они подошли посмотреть на водяных птиц, плававших на озерке под самой рощей, где трава была усеяна колокольчиками. Утки были очень красивы, и Дэн похвалил их, потом прибавил уныло:
– Если у меня когда-нибудь будет ферма, разведу таких уток, как эти.
– Да, Дэн. – Грэйс больше не находила, что сказать.
Оба печальные, растерянные, они стояли рядом у самой воды, любуясь ярким оперением птиц. Неожиданно пошел дождь, настоящий ливень.
– О боже! – вскрикнула Грэйс.
– Бежим скорее! – сказал Дэн. – Сейчас польет как из ведра.
Они бросились искать убежища – побежали в оранжерею, где выращивались орхидеи. В другое время это бегство от дождя вызвало бы много смеха, но сегодня их и это не развеселило. Ничто не могло их развеселить.
На Грэйс была синяя форменная жакетка. Дэн же был без пальто, и его куртка промокла насквозь. Когда они очутились уже в оранжерее и отдышались, Грэйс повернулась к Дэну. Она озабоченно наморщила лоб:
– Ваша куртка вся промокла, Дэн.
Она огляделась – они были совершенно одни.
– Не можете же вы оставаться в ней! Давайте, я ее высушу на трубах.
Дэн открыл было рот, чтобы отказаться, но закрыл его снова, не говоря ни слова, стащил куртку и протянул ее Грэйс. Он всегда слушался Грэйс, послушался и на этот раз. В то время как Грэйс брала куртку, с другой стороны оранжереи вошел старик-садовник (он видел, как они бежали сюда, спасаясь от дождя), кивнул головой Дэну и улыбнулся Грэйс:
– Идите сюда сушить, сестрица, здесь трубы горячее.
Грэйс поблагодарила старика и пошла за ним к небольшой нише, где находилась батарея. Она встряхнула куртку Дэна и, вывернув наизнанку, растянула ее на горячих трубах; затем поглядела на себя в квадратное зеркальце, повешенное садовником над трубами: волосы у нее растрепались от ветра и еще больше обычного придавали ей неаккуратный вид. «Боже! – подумала она в отчаянии. – Настоящее пугало! Неудивительно, если Дэну противно на меня смотреть».
Она дожидалась, пока высохнет куртка Дэна, и из вежливости рассеянно слушала болтовню словоохотливого старого садовника, который все время то входил, то выходил и не переставал говорить – больше всего о том, как трудно теперь доставать топливо. Когда куртка высохла, Грэйс отнесла ее Дэну. Дэн у дверей смотрел на дождь. Он обернулся и сказал жалобно:
– Конец недели будет дождливый.
– Да, похоже на то. – И она распялила на протянутых руках куртку, чтобы помочь Дэну надеть ее.
Дэн пугливо посмотрел на Грэйс, стоявшую перед ним как бы с раскрытыми объятиями, печальную, с взметенными ветром волосами. Он смотрел, смотрел, и вдруг что-то похожее на стон вырвалось у него.
– Я люблю вас, Грэйс, люблю! – вскрикнул он. И они очутились в объятиях друг у друга.
Куртка валялась на земле. У Грэйс бешено колотилось сердце от счастья.
– Ох, Дэн, – шепнула она.
– Я должен был сказать тебе, Грэйс, должен, должен был, я не мог… – твердил он, как будто оправдываясь.
Сердце ее колотилось как безумное, безумное от счастья, глаза были полны слез. Но теперь она ощущала в себе спокойствие и силу.
– Ты в самом деле меня любишь, Дэн?
– Грэйс!..
Она подняла к нему глаза:
– Когда ты уезжаешь, Дэн?
Пауза.
– В понедельник.
– А сегодня какой день?
– Сегодня четверг, Грэйс.
Она спокойно смотрела на него:
– Давай обвенчаемся в субботу, Дэн.
Дэн побелел как бумага. Он смотрел вниз, на Грэйс, и вся его душа перешла в этот взгляд.
– Грэйс! – сказал он шепотом.
– Дэн!
Старый садовник, с любопытством подглядывавший за ними из-за орхидей, совершенно забыл об угольном кризисе, и с ним чуть не сделался сердечный припадок.