Звезды смотрят вниз

– Подумаешь, три фунта! – фыркнула она презрительно. – Такие деньги Джо может швырнуть лакею. У него целое состояние, он мог бы купить и продать тысячу таких, как ты. Джо – настоящий мужчина. Он умеет дела делать, из всего извлекать деньги. Почему ты не берешь с него примера? Посмотри на его автомобиль, посмотри, как он одет, какие курит папиросы, сколько у него золотых вещей. Посмотри на него, говорю тебе, и устыдись! – Ее голос перешел в крик. – Джо такой человек, который устроил бы жене хорошую жизнь, водил бы ее в рестораны, и на танцы, и в разные другие места, окружил бы ее изысканным обществом и все такое. Посмотри на него – и на себя! Ты не достоин развязать тесемки у его башмаков, слышишь? Ты и не мужчина вовсе. Ты тряпка, неудачник – вот ты кто, вот что Джо сейчас о тебе думает. Он едет себе, развалясь, в своем красивом большом автомобиле и смеется над тобой. Хохочет до упаду. «Неудачник», – говорит он про тебя. Неудачник, неудачник, неудачник!!

Ее голос стал визгливым и оборвался, на губах выступила пена, в глазах светилась ненависть.

Дэвид стоял, сжав руки и глядя ей прямо в лицо. Он с большим трудом сдерживался, понимая, что единственное средство прекратить истерику – это оставить Дженни одну. Он отвернулся, ушел на кухню.

Дженни осталась в гостиной. Она дышала тяжело и прерывисто, но подавила в себе желание пойти за Дэвидом на кухню и высказать все начистоту. Она приберегала для следующего раза те шпильки и язвительные слова, что были у нее на языке. Есть другое средство, получше!

Дженни всхлипнула без слез. Запах дорогих папирос все еще стоял в воздухе и доводил ее до бешенства. Она выбежала из комнаты, надела шляпку и ушла.

Было уже поздно, когда она вернулась домой, около одиннадцати. Но Дэвид еще не спал. Он сидел на кухне за сосновым столом, погруженный в чтение первого оттиска нового, только что утвержденного постановления Комиссии по угольной промышленности. Когда Дженни вошла в кухню, он поднял глаза. Она остановилась в дверях. Шляпка ее съехала немного набок, глаза были мутны, щеки прорезаны тонкими красными жилками. Дженни была безобразно пьяна.

– Привет! – фыркнула она. – Что, все трудишься, деньги зарабатываешь?

Она говорила невнятно, путая слова, и выражение ее лица не оставляло сомнений. Дэвид в ужасе вскочил. Он в первый раз видел ее вдрызг пьяной.

– Оставь меня! – Она оттолкнула его и чуть не упала. – Я не нуждаюсь в твоих заигрываниях! Убери подальше руки! Ты ничего подобного не заслуживаешь…

Дэвид почувствовал к ней отвращение.

– Дженни! – взмолился он.

– Тшенни! – передразнила она его, состроив пьяную гримасу. Она качнулась к нему, подбоченилась с пьяной удалью. – Хорош муж, нечего сказать! Заставляет меня тратить даром лучшие годы. Я здорово веселилась во время войны, пока тебя не было. И хочу так же веселиться теперь.

– Дженни, прошу тебя, – молил он, оцепенев от муки. – Ты бы лучше легла.

– Не лягу. – Она захихикала. – Не лягу, я для тебя…

Наблюдая ее, Дэвид вдруг подумал о ребенке, которого она родила ему, и видеть ее в таком унизительном состоянии стало невыносимо больно.

– Дженни, ради бога, возьми себя в руки! Уж если я ничего больше для тебя не значу, то подумай о нашем ребенке, вспомни о Роберте. Я до сих пор не говорил об этом. Я не хочу тебя расстраивать. Но неужели и память о нем ничего для тебя не значит?

Дженни разразилась пьяным смехом. Она хохотала, хохотала, пока у нее не потекла изо рта слюна.

– Я, кстати, собираюсь сказать тебе насчет этого кое-что, – сказала она глумливо. – Давно собиралась… «Наш ребенок»! Вы льстите себе, милорд! Откуда ты знаешь, что он был твой?

Не понимая, он посмотрел на нее с выражением отвращения. Это ее взбесило.

– Дурак! – взвизгнула она вдруг. – Это был ребенок Джо!

Тогда он понял. Побледнел как смерть, яростно схватил ее за плечи и прижал к двери:

– Это правда?

Отрезвленная физической болью, она уставилась на него мутным взглядом и поняла, что зашла слишком далеко: она вовсе не собиралась выдать тайну Дэвиду. Испугавшись, она заплакала, сразу ослабела, обмякла. Привалившись к Дэвиду, она доплакалась до истерики.

– О боже, о боже! Прости меня, Дэвид. Я скверная, гадкая. Я знать больше не хочу мужчин! Никогда, никогда, никогда. Я хочу быть хорошей. Я нездорова, в этом вся беда, я не совсем здорова… приходится выпивать иногда стаканчик, чтобы поддержать силы…

Она все причитала и причитала.

С тем же застывшим, суровым лицом Дэвид дотащил ее до дивана, поддерживая ладонью ее валившуюся назад голову. Дженни в истерическом припадке заколотила пятками. Она продолжала:

– Дай мне возможность исправиться, Дэвид! О, бога ради, дай! Я не дурная женщина, право же нет. Он меня обошел, но теперь все кончено, кончено давным-давно. Ты это мог сам видеть сегодня, он смотрел на меня, как на мусор под ногами. А ты, Дэвид, самый лучший человек на свете, другого такого нет! Мне тошно, Дэвид, мне ужасно плохо. Я целую вечность уже не отдыхала, я вправду нездорова… Ах, если бы ты еще раз испытал меня, Дэвид, Дэвид, Дэвид…