Глаза Артура неотрывно следили за этой процедурой. Рабочие подходили по очереди, Гудспет пристально оглядывал каждого, взвешивал мысленно «за» и «против» и, посмотрев на Петтита, кивал головой. Кивок означал, что все в порядке, – рабочий принимался на работу. Ему вручали номер, и он проходил мимо загородки, как душа, допущенная в рай, проходит мимо трона Судии. Удивительное выражение было на лицах тех, кого принимали на работу: неожиданное просветление, судорога глубокого облегчения, молитвенная благодарность, благодарность за то, что их снова допустили в мрак преисподней, в «Парадиз».
Принимали, однако, не всех – о нет! – ибо работы на всех не хватало. Ее могло бы хватить, если бы работали по шести часов в смену. Но ведь Закон и Порядок – эти силы, направляемые правительством и поддерживаемые британским народом, – восторжествовали, одержали блестящую победу, так что смена была восьмичасовой. Ну да все равно, пускай восемь часов, все что угодно, любые условия – только дайте работу, ради бога, работу!
Артур хотел отойти от окна – и не мог. Лица рабочих удерживали его, особенно одно лицо – Пэта Мэйсера. Артур прекрасно знал Пэта. Он знал, что это ненадежный рабочий. Он опаздывал, а по понедельникам и совсем не выходил на работу, пил… И видно было, что Пэг это сознает. Сознание, что он недостоин получить работу, читалось на физиономии Пэта вместе с желанием ее получить, и борьба этих двух чувств вызывала томительное беспокойство, которое жутко было видеть. У Пэта было такое выражение, какое бывает у собаки, которая ползет на брюхе, чтобы получить кость.
Артур ждал, как загипнотизированный. Подходила очередь Пэта. Перед ним было принято подряд четыре человека, а каждый человек уменьшал шансы Пэта получить работу. Это тоже читалось на его лице. Наконец и он подошел к загородке, немного задыхаясь от тяжкого волнения, от борьбы между надеждой и страхом.
Гудспет бросил только один взгляд на Пэта, один беглый взгляд, – потом отвел глаза. Кивка не последовало, он даже не дал себе труда повернуться к Петтиту, он просто посмотрел куда-то мимо Пэта. Пэта не хотели брать. Он остался за бортом. Артур видел, как шевелил губами Пэг; слов он слышать не мог, но видел, как губы все шевелились и шевелились с отчаянной мольбой. Тщетно. Пэг остался за бортом, он был в числе тех четырехсот, которых на работу обратно не приняли. Выражение его лица, выражение всех этих четырехсот лиц сводило Артура с ума. Он резко отвернулся, рванулся от окна. Ему хотелось оставить на работе этих четыреста человек, но он не мог этого сделать. Не может, не может, черт возьми!
Он машинально уставился на календарь, на листке которого стояла дата 15 октября 1926 года, подошел к календарю, со злостью оторвал листок. Нервное напряжение искало какого-то выхода. Скорее бы прошел день!
Выйдя за ворота, Пэг Мэйсер пошел прочь от шахты по Каупен-стрит. Он не шел, а едва плелся, глядя себе под ноги, немного горбясь, ощущая на себе взгляды женщин, которые смотрели ему вслед с порогов домов на Террасах: один из четырехсот шахтеров, не нужных более, выкинутых вон.
Он свернул в переулок, который вел на Кэй-стрит, и дошел до своего дома.
– А Энни где? – спросил он, остановившись на пороге убого обставленной комнаты с каменным полом.
– Вышла, – отвечал отец с кровати. Старик Мэйсер, скрюченный ревматизмом, теперь уже совсем больше не вставал, а так как он всегда был человеком живым и деятельным, его нынешняя полная беспомощность делала его капризным и сварливым. Его недуг вызывал постоянную боль в пояснице, и старик решил, что у него больные почки. Он клялся, что это почки, и все гроши, какие ему удавалось наскрести и сберечь, он тратил на «почечные пилюли доктора Пауперта», – патентованное шарлатанское средство, которое изготовлялось в Уайтчепеле субъектом по фамилии Лорберг, обходилось ему по одному пенни и одному фартингу коробка, а продавалось по три пенса и шесть фартингов и состояло из мыла, патоки и метиленовой синьки. От пилюль моча старого Мэйсера делалась синей, а так как в рекламе было предусмотрительно указано, что это объясняется выделением из организма вредных веществ, то старик был очень доволен. Он считал, что выздоровел бы совершенно, если бы только мог «очистить» таким образом свои почки. Но горе было в том, что он не имел возможности покупать пилюли в достаточном количестве. Реклама объясняла, что пилюли обходятся дорого, так как приготовляются из дорогих индийских трав, собираемых на склонах Гималаев в период Карма Шалия, по рецепту, который покойный доктор Пауперт узнал от одного индийского мудреца.
В настоящее время у старого Мэйсера пилюль не было, и поэтому он посмотрел на Пэта сердито и с легкой тревогой:
– Почему ты не пошел в шахту?
– Потому что не пошел, – отрезал Пэг угрюмо.
– Раз ты рабочий, так и иди на работу, Пэг.
– Это я-то рабочий? – процедил Пэг. – Да я собираюсь совершить прогулку на яхте в Испанию.
У старика затряслась голова:
– Ты не можешь перестать работать, Пэг! Кто же будет кормить меня, старика?