Звезды смотрят вниз

У Роберта, в противоположность большинству чахоточных, аппетит был плохой. Не соблазняясь вкусными вещами, он и сегодня ел очень мало и скоро взялся снова за свою трубку.

Дэвид все это заметил. Некоторое время он с тревогой всматривался в отца: отец как будто похудел, немного сгорбился. Больные чахоткой уезжают в Швейцарию, Флориду, Аризону; их помещают в прекрасные дорогие санатории; их на все лады выстукивают дорогостоящие доктора; они отхаркивают мокроту в дорогостоящие фляжки с резиновыми пробками. А его отец работает под землей в шахте, никто его не выстукивает, и мокроту он собирает в клочки газетной бумаги… Все былые чувства нахлынули на Дэвида. Он сказал:

– Ты ничего не ел, папа. Не бережешь ты себя совсем.

– Да я здоров, – сказал Роберт с искренним убеждением.

Он отличался оптимизмом, как все чахоточные. Они всегда верят в свое выздоровление, а Роберт притом был болен так давно, что кашель, пот, мокрота стали как бы частью его самого, и он терпел все это без всякого ожесточения. Собственно, он вспоминал о них только затем, чтобы сказать себе, что скоро от них избавится. Вот и сейчас он улыбнулся Дэвиду и постучал себя по груди концом трубки:

– Не беспокойся… от этого я не умру.

Дэвид тоже зажег свою трубку. Они лежали и курили, глядя в небо, на белые облачка, которые гонялись друг за другом в вышине. Пахло травой и первыми весенними цветами, табачным дымом и дождевыми червями, лежавшими у Роберта в сумке. Очень приятно пахло. А вокруг, насколько хватал глаз, – только поля, луга, деревья, нигде ни единого домика. То была пора, когда ягнились овцы, отовсюду доносилось блеяние, полное мирного спокойствия. И все дышало покоем, двигались только белые облачка в небе да крошечные белые ягнята: они прыгали и сталкивались лбами под животами матерей, которые стояли в ожидании и жевали, широко раздвинув задние ноги. Беленькие ягнята крепко бодали друг друга, сосали мать, потом опять бодались, но недолго, они убегали от матери и снова принимались играть и скакать, все крепче и крепче стукаясь лбами.

Роберту хотелось знать, счастлив ли Дэвид. Он очень много думал об этом. Может быть, Дэвид только кажется счастливым, а в душе совсем не счастлив? Но спросить об этом сына Роберт не мог: не мог он, как Марта, влезать ему в душу, в тайну отношений между ним и Дженни. Роберт вдыхал запахи весны и думал: «Весенний цветок, пение птицы – и готово, человек влюбился. Единственная птица, которой можно разрешить петь весной, – это кукушка… Если бы Дэвид просто взял эту Дженни (а она, видимо, девушка как раз такого сорта), он не лежал бы здесь сейчас с таким измученным лицом. Но он слишком молод, чтобы понять это, и дело кончилось свадьбой. А теперь он тянет лямку в начальной школе, обучает молодого Барраса, гонясь за заработком, а экзамен на бакалавра и все те прекрасные планы, которые мы когда-то строили вместе, отложены в долгий ящик, может быть, и совсем забыты». Роберт горячо желал, чтобы Дэвид поскорее выпутался из всего этого, чтобы он шел вперед и создал себе имя, сделал в жизни что-нибудь настоящее. Ведь он мог бы далеко пойти, в нем есть что-то такое… Роберт все еще крепко надеялся, что Дэвид добьется своего. Но он перестал думать об этом, так как у него были другие заботы.

Вдруг Дэвид приподнялся:

– Ты сегодня все молчишь, папа. Видно, тебя что-то тревожит.

– Право, ничего, Дэви… Здесь так хорошо… – Он помолчал. – Получше, чем внизу, в Скаппер-Флетс…

Дэвид внезапно все понял. Сказал медленно:

– Так вот где вы теперь работаете!

– Да. Мы уже в Скаппер-Флетс. Три месяца тому назад начали вскрывать дейк.

– Вот как!

– Да.

– А вода есть?

– Есть. – Роберт спокойно пыхтел трубкой. – В моем забое она доходит до вентилятора. Оттого-то я и заболел на прошлой неделе.

От мирного тона отца Дэвиду вдруг стало тяжело. Он сказал:

– А ведь ты изо всех сил боролся, отец, за то, чтоб людей не посылали в Скаппер-Флетс.

– Боролся… Ну и что же? Нас одолели. И мы бы сразу тогда вернулись в Скаппер-Флетс, если бы контракт у Барраса не был расторгнут. Ну а теперь он подписал новый, и мы снова там. Жизнь вертится, как колесо, сынок… ждешь, ждешь, и под конец смотришь – пришла на то же самое место.

После короткого молчания Роберт продолжал:

– Я уже тебе говорил, что не боюсь сырости. Всю жизнь приходилось работать в сырых местах, и чем дальше, тем в худших и худших. Беспокоит меня не это, а вода в отвале. Вот смотри, Дэви, я тебе сейчас объясню. – Он поставил ладонь ребром на землю. – Вот дейк, он служит как бы перегородкой, это сброс, который тянется вниз на север и на юг. По одну сторону от него все старые выработки, отвал для всех шахт старого «Нептуна», которые идут от «Снука». Все нижние этажи отвала залиты водой, там воды тьма, да иначе и быть не может. Так. Теперь, Дэви, вот здесь, по другую сторону дейка, на запад, лежит Скаппер-Флетс, где мы сейчас работаем. И что же мы делаем? Мы вынимаем уголь – и все ослабляем и ослабляем перегородку. – Он снова закурил.