Звезды смотрят вниз

Дэвид сидел за мраморным столиком с мокрыми следами стаканов и смотрел из Салли. В буфете было сильно накурено, снаружи доносились крики толпы, которая приветствовала возвращавшихся с войны «храбрых ребят». Пронзительно и насмешливо свистел паровоз.

Слова были не нужны. Теперь он знал, почему Салли так пристально на него смотрела. Он понял, что больше никогда не увидит Роберта, которого так мечтал поскорее увидеть.

Пока Салли, понизив голос, рассказывала ему о происшедшем (о том, как в августе у ребёнка сделалось внезапное воспаление кишок… он проболел только два дня… Дженни боялась сообщить ему), он слушал молча, стиснув зубы. По крайней мере, этому он научился на войне: держать себя в руках. Когда Салли кончила, он долго оставался до странности молчалив и неподвижен.

— Вы ведь не будете суровы к Дженни? — умоляюще сказала Салли. — Она нарочно послала меня…

— Нет, я ничего ей не скажу. — Он поднялся, вскинул свой мешок на плечо, и открыл дверь, пропуская вперёд Салли. Они вышли из вокзала и направились на Скоттсвуд-род. Перед № 117А Салли остановилась.

— Я сейчас не пойду домой, Дэвид. У меня ещё есть кое-какие дела.

Дэвид стоял и смотрел ей вслед. Несмотря на терзавшую его боль, он подумал о том, как хорошо было со стороны Салли встретить его. Славная душа эта Салли! Может быть, она знала, что он был против поступления Дженни на военный завод в Виртлее и переезда её с Робертом из Слискэйля с его чистым морским воздухом в этот густо населённый фабричный город. Дэвид отмахнулся от этой мысли. Усилием воли согнал с лица мрачное выражение и вошёл в дом.

Дженни была внизу одна, она лежала, свернувшись калачиком, на старом волосяном диване, сняв туфли и с раскаянием поглаживая пальцы своих ножек в шёлковых чулках. Эта знакомая картина — Дженни, отдающая обычную дань искалеченным тесной обувью пальчикам, — затронула в его памяти какую-то трепетную струну. Он по звал с порога:

— Дженни!

Она подняла глаза и ахнула, потом взволнованно протянула ему руки:

— О Дэвид! — вскрикнула она. — Наконец-то!

Дэвид медленно подошёл к ней. В судорожном порыве обняла она его руками за шею, прижалась щекой к его куртке и заплакала.

— Не гляди на меня так, о, не сердись, Дэвид, родной. Я не виновата, право, не виновата. Бедный крошка всё время бегал, а я была на работе, и мне и в голову не приходило позвать доктора, а потом вдруг его милое личико сразу словно съёжилось, и он уже меня не узнавал, и… о, Дэвид, как я страдала, когда ангелы взяли его от меня. О боже… боже!..

Жалобно всхлипывая, она распространялась о пережитом ею горе, незаметно для себя открывая некоторые подробности смерти её нежеланного ребёнка. Дэвид слушал молча, с застывшим лицом. Под конец она воскликнула, кидаясь к нему на шею:

— У меня бы сердце разбилось, если бы ты не возвратился, Дэвид. Как чудесно, что ты уже здесь. Ты не знаешь, как… о господи, господи!.. Как я все эти месяцы… Ведь ты понимаешь, что это не моя вина, — скажи, что понимаешь, Дэвид, ну, пожалуйста! Я не могла с этим примириться, я так страдала! — Она громко всхлипнула. — Но теперь все хорошо, раз ты возвратился, раз мой большой храбрый муж возвратился с войны. О, я не могла ни спать, ни есть…

Он успокаивал её, как только мог. В то время как Дженни рыдала на диване, описывая свои страдания, горе после утраты Роберта и мучительное ожидание Дэвида, одна из подушек свалилась с дивана на пол, и под ней оказалась большая, уже наполовину опустевшая коробка шоколадных конфет и юмористический журнал. Продолжая успокаивать Дженни, Дэвид, ни слова не говоря, водворил подушку на место.

Наконец, Дженни подняла голову и улыбнулась сквозь слёзы.

— Дэвид, ты рад, что вернулся ко мне? Скажи, рад?

— Да, это такое счастье вернуться домой, Дженни. — Он помолчал. — Война позади, и мы с тобой сразу же уедем и начнём жизнь сначала.

— О да, Дэвид, — согласилась она с лёгкой дрожью в голосе. — Я тоже этого хочу. Право, ты — лучший из мужей! Ты будешь держать экзамен на бакалавра и, не успеем оглянуться, как станешь директором школы.

— Нет, Дженни, — сказал Дэвид каким-то странным тоном. — Учителем я больше не буду. Это тупик. С этим кончено. Мне давно следовало бросить это дело.

— Но чем же ты займёшься, Дэвид? — спросила она, чуть не плача.

У Дэвида появились какие-то новые чёрточки под глазами и новая суровость в лице, почти пугавшая Дженни.

— Гарри Нэджент дал мне письмо к Геддону, в Тайнкаслское отделение Союза, и я несомненно получу там работу, Дженни. Конечно, небольшую; пока канцелярскую работу, но ведь это только для начала. Это — начало, Дженни! — Страстное увлечение прорвалось сквозь вялость его голоса. — И оно приведёт меня, наконец, к настоящему делу.

— Но, Дэвид…

— Да, я знаю, платить будут мало, — перебил он её. — В лучшем случае — два фунта в неделю! Но этого нам на жизнь хватит. Ты завтра поедешь в Слискэйль, Дженни, милая, и приведёшь в порядок дом, а я разыщу Геддона и договорюсь с ним.

— Но, Дэвид, послушай, — в ужасе ахнула Дженни. — Два фунта в неделю! А я… я зарабатывала четыре.

Он пристально взглянул на неё.