Звезды зреют на яблонях

Огромная бабочка неслышно проносится над нашими головами и исчезает в темноте. Вот она пролетела снова. Ее привлекает свет маленького фонарика, подвешенного на бечевке, протянутой от грузовика к старой шелковице, под которой мы сидим.

— Эти бабочки водятся только здесь, — деловито говорит Ломакин. Он не знает, как ему быть, как поймать бабочку таким образом, чтобы не повредить крылышки, не стряхнуть с них темную бархатную пыльцу. Он подвешивает к фонарику веточку. Она должна привлечь бабочку. И бабочка подлетает к фонарю и садится на лист. Пальцы Ломакина осторожно держат бабочку за брюшко.

А еще через час Светлана и Алла, сменив походные комбинезоны на легкие летние платьица, отправляются танцевать в красный уголок колхоза. За ними пришли.

И для этих двух девушек, и для молодых колхозников этот вечер надолго останется в памяти. Девичьи платья, светлые головки… Они обменяются адресами. Ребята будут писать девушкам…

Ночь ветрена. Ветер течет с гор по ущельям, как воды по руслам рек. На черном небе вырисовывается еще более черная гряда гор. Она прочерчивает небо длинной изломанной линией.

Я просыпаюсь от стука копыт. В темноте не видно ни лошадей, ни всадников, только слышно, как подковы невидимых в темноте коней гремят по гальке. Это ребята едут в ночное.

О чем здесь рассказано? О молодых ботаниках, с которыми мне довелось встретиться, о юношах-колхозниках из далекого горного колхоза. О красоте и богатстве туркменских гор, — таком богатстве, что стоит только приложить руки, самую малую толику труда — и горные ущелья превратятся в сады. И о многом не рассказано, хотя, пожалуй, и следовало рассказать, например, о том, что где-то тут по планам военного агрессивного блока СЕНТО должна была проходить зона атомной смерти.

Разыскать дикую яблоню нам так и не пришлось. Но в ущелье, откуда Мизгирева привезла материал для своей селекционной работы, я все-таки побывала.

Когда-то Ольга Фоминична вот так же шла по тропинке, из-под ее ног так же тяжело подымались фазаны, и по склону, совсем близко, мелко-мелко семеня, поквохтывая, убегал выводок горных курочек, а над головой, над горами, как бы лилась голубизна, и так же вот свешивались с лоз крупные синие кисти дикорастущего винограда. И если Ольге Фоминичне случалось заночевать в этих местах, а заночевать непременно случалось, так же слышала она топот невидимых в темноте коней и вдыхала запах горных трав. И если верно, что литератору должно знать о своем герое не только самое главное, но как бы и вовсе не обязательное, то какую-то часть этого необязательного я узнала.

А перед самым моим отъездом в Ашхабад, когда уже была объявлена посадка и пассажиры спешили, я увидела идущую навстречу мне женщину в тяжелом, не по сезону, пальто. Шла она медленно, как будто идти ей невмоготу — так она устала, казалось, пальто оттягивает ей плечи.

И хотя я узнала Мизгиреву, было как-то неловко ее окликнуть.

1 октября.

Отправила Мизгиревой открытку. Пишу, что хотелось бы приехать следующим летом на месяц-другой пописать.

Ответ получила тут же:

«Приезжайте когда хотите и на сколько хотите. Будем рады».

Милый человек Мизгирева! Хорошо бы правда приехать пожить в этих ущельях, может быть, в Игдеджик-дере, в домике у сторожа, написать небольшую повесть… О хороших людях легко пишется.

31 декабря.

Новый год встречать не придется, — так сложились обстоятельства. В квартире только я и телефон. Но если рядом с настольной лампой тускло, как спинка жука, поблескивает телефонный аппарат — ты уже не одна и жаловаться не приходится.

— Девушка, можно заказать Туркмению? Что? Город Кара-Кала. Связь через Ашхабад, знаете?

Сейчас мне ответят: «Ашхабад будет на проводе завтра», или «Связь не работает», или…

— Минуту. Не кладите трубочку.

Какие все добрые под Новый год!

Откуда-то издалека — глухо, глухо:

— Москва? Москва, говорите. Кара-Кала на проводе. Говорите.

Я кричу в трубку. Моему голосу нужно покрыть огромное расстояние. Над пустыней. Потом над горами, по тонким, тонким проводам пробиться через толщу мрака…

— Девушка, как вас зовут? Я поздравляю вас!..

— Это я, Катя. Я вас очень хорошо слышу.

— Я вас тоже.

В трубке что-то потрескивает.

— Катя, Катенька, что там у вас? Какая погода?

— Снег. Уже неделю снег. Перевал закрыт. Связь не работала, только сегодня…

— Я поняла. А почта? Как почта?.. Работает?

— Москва, вы меня слышите? Перевал закрыт.

— Катя, соедините меня с Мизгиревой!

— Москва, Москва, с кем соединить? Повторите.

— Мизгиреву. Вы меня слышите? Миз-ги-ре-ву.

— Не могу. Оборван провод. Через час, когда меня сменят, я сама сбегаю, а то я в аппаратной одна.

— Катя, а вы собак не боитесь? Вы меня слышите? Собак, овчарок? Ведь их там у вас пропасть…

Катя смеется в трубку.

— Катенька, до свидания!

25 января.