К столу приблизилась новая мужская компания. Ее возглавлял как раз мужчина в блейзере с блестящим, жирным черепом и с совершенно безбровым, гладким лицом. Трудно было определить его возраст. Сбоку от него топтался немыслимо грузный, исходящий испариной толстяк в белом пиджаке с бабочкой, с густыми бакенбардами, с торчащими в стороны черными усами, кончики которых были чем-то подмазаны и завиты. Бертоло представил его фотографом. Потными, пухлыми лапами толстяк похлопал Бертоло по плечу — они были хорошо знакомы, — после чего, отделившись от своей компании, оба, и толстяк и безволосый, сели к ним за стол и принялись что-то обсуждать.
Луиза за разговором не следила. От шампанского у нее плыло перед глазами, она даже не заметила, как оказалась в гуще дискуссии.
Безволосый, куривший толстую сигару, поглядывал на нее с каким-то поощряющим любопытством. Но в глазах его не было ничего мужского, интерес его был холодным, рациональным.
Бертоло и толстяк с бакенбардами поднялись из-за стола, чтобы сходить к буфету за шампанским, которым официанты по непонятной причине перестали обносить стол. Не успели они отдалиться от стола, как безволосый в блейзере вкрадчивым, полушутливым тоном спросил Луизу:
— Скажите, вы не хотели бы сняться в журнале?
Луиза залилась краской. Внимание, которое ей уделяли, льстило, но она не знала, как реагировать, не понимала, что тот хотел от нее.
— В каком, простите, журнале? — вымолвила она через силу.
— Сейчас я вам всё объясню… — чуть ли не по слогам выговорил безволосый и, не договорив, развернулся в сторону Бертоло, который уже проталкивался назад к столу без шампанского, высоко подняв перед собой тарелки с закусками, чтобы не испачкать кого-нибудь из столпившейся перед их столом группы молодых людей.
Когда все уселись, безволосый поднял свой бокал перед лицом Луизы и загадочно, с бесцеремонной двусмысленностью, произнес:
— За наши будущие успехи!
Бертоло скептически усмехнулся, догадываясь о том, что произошло в его отсутствие. Он понимал то, чего не понимала пока сама Луиза.
— Ты согласилась? — спросил он. — Они, кстати, еще и платят, да недурно, или я ошибаюсь? — подстегнул он безволосого.
— Разумеется, я говорю о снимках в обнаженном виде, — сказал тот с наглой непринужденностью.
Поражаясь охватившему ее смущению, Луиза не знала, куда девать глаза.
— Ты не пугайся его прямоте, — пришел Бертоло на помощь. — Он, в сущности, равнодушен по женской части.
Безволосый одобрительно усмехнулся, окинул Бертоло ласково-безразличным взглядом, подтверждая миной сказанное, и, откинувшись назад, стал глазеть без улыбки по сторонам. Сделка, по-видимому, не стоила для него выеденного яйца.
— Об этом не может быть речи… — выжала из себя Луиза. — Не понимаю, как вы смеете! — Она всё же осеклась, понимая, что так вести себя нелепо.
Безволосый, словно предвидя ее реакцию, понимающе кивнул и сказал:
— Мне кажется, вы неправильно истолковываете. Речь идет о вполне приличных фото. Ни одна маменька не придерется. Но вы подумайте… — Он запустил пальцы в кармашек блейзера и плебейским жестом протянул визитную карточку. — А вообще Эктор — моя лучшая порука. Если надумаете, сообщите мне через него. Журнал хороший… — Безволосый стал нехотя объяснять что-то по поводу своего «хорошего» журнала, но Луиза была не в состоянии следить за объяснениями, и тот добавил: — Должен вам сказать, что масса девушек… — развернувшись в зал, он показал сигарой в толчею, поднявшуюся из-за рок-н-ролла, — всех этих девушек, я имею в виду… не отказались бы. Обычно мы не делаем таких предложений. Но вы… Вы исключение. Вы очень подходите. Вы француженка?
Бертоло пришел ей на выручку, стал что-то объяснять. А в следующий миг всё опять потонуло в бешеном гаме. Голос ведущего на эстраде, который делал очередное объявление, снова разнесся перекатами по всему залу. Толпа ответила ревом и аплодисментами.
К столу вернулся толстяк-фотограф с бакенбардами. Сидевшие стали подвигаться, чтобы поставить для него дополнительный стул, — его прежнее место уже было занято, — и Луиза отодвинулась, не вставая, от края стола. Толстяк, приветливо тряся щеками и ворча с непонятным юмором: «Благодарю-с, благодарю-с, предостаточно…» — вдруг поставил ножку стула ей на ногу, и не успела она высвободить ногу из-под стула, как тот облокотился на спинку.
Луиза вскрикнула. Толстяк, на миг остолбенев, странно изогнулся. Живот мешал ему наклониться. И он был вынужден расстегнуть пару пуговиц, чтобы его белый пиджак не расползся по швам. Побагровев от смущения, толстяк опустился перед ней на одно колено. Искренне обескураженный, громко сопя, он взволнованно выпытывал:
— Вам больно?
— Нет, ничего… Не страшно, — лепетала Луиза.
— Простите, ради бога. С моими габаритами лучше сидеть дома… — Вспаренный толстяк не знал, куда деваться.
Вновь согнувшись перед ней, фотограф быстро сорвал с ее ноги туфлю, так быстро, что Луиза не успела этому воспротивиться, смотрел в замешательстве то на стопу в чулке, то на продавленный и, вероятно, сломанный носок туфли.