— В десять вопросов? Звучит так, будто для этого случая у тебя есть специальный перечень.
— Даю слово, что нет. Я придумала это только сейчас.
— И как будем играть?
— Ну, предлагаю делать это по очереди. Я первая, затем ты, и так, пока не дойдём до десяти.
— Значит, в целом у нас пять вопросов.
— Видишь. Ты умеешь умничать не только вовремя занятий, — я передразниваю его, и это вызывает у него улыбку.
— Умничать — это твоя прерогатива.
Я предпочла проигнорировать его реплику и лишь повела бровью.
— Готов отвечать?
— Как никогда.
— Хорошо, — я отвожу взгляд с его лица и смотрю в небо, раздумывая над вопросом.
Я была слегка удивлена тому, что он без проблем согласился на мою странную игру — отвечать на любые вопросы, которые могут спонтанно придти ко мне в голову. Но одновременно меня это несомненно радовало. Не всегда у меня выпадала такая прекрасная возможность узнать что-то, что действительно меня интересовало.
Он терпеливо ждёт, пока я выдам что-то, что вертится в моей голове, но я тщательно перебираю в голове всевозможные варианты, не желая тратить свои драгоценные вопросы на какую-то мелочь. Словно детектив, решение которого может спасти чью-то жизнь. От такого сравнения мне невольно хочется засмеяться, но я сдерживаюсь.
— Это ещё не сам вопрос, но, — тихо протягиваю я и чувствую, как без причин начинаю нервничать, — Помнишь ли, что сказал мне, когда… — занялся со мной сексом, — когда остался у меня на ночь? Что ты никогда не чувствовал ко мне ненависти?
— Да, — коротко отвечает он.
— Что ты тогда имел ввиду?
Чонгук облизывает губы и молчит несколько секунд, отводя глаза наверх.
— Я же вроде говорил тебе, что ты нравилась мне с самого начала, — я вижу, как ему некомфортно раскрывать свои истинные мотивы и чувства. Ведь говорить это в состоянии возбуждения намного легче, чем когда мы оба находимся в здравом рассудке и ждём друг от друга таких же развёрнутых, разумных ответов.
Я молчу, ожидая продолжения, но, кажется, Чонгука не поймать на тонких психологических трюках. Где-то я читала, что, находясь в напряжённой тишине, человеку свойственно заполнять напряжённые пробелы молчания своими репликами, чтобы избежать неблагоприятной для беседы атмосферы тяжести. Похоже Чонгук чувствовал себя в таких ситуациях, как рыба в воде, и ничего не собирался добавлять. Чего уж точно нельзя было сказать обо мне.
— Да, говорил. Но я все ещё не понимаю.
— Чего же?
— Почему ты вёл себя так, словно я худшее, что могло появиться в твоей жизни?
— После твоего вопроса я чувствую себя, как мешок с дерьмом, — с ноткой смеха в голосе проговаривает Чонгук.
— Я не упрекаю тебя. Мне просто интересно.
— Честно говоря, влюбляться вовсе не было в моих планах, хотя чувствовал, что я уже это сделал, — это отнюдь меня не успокаивает, и я слегка скривила лицо и подняла бровь.
— И что ты имеешь ввиду?
— То, что ещё никто не цеплял меня так, как ты.
— Поэтому отталкивал меня?
— По-моему это уже больше, чем один вопрос по очереди.
— Ну, Чонгук, пожалуйста, — хнычу я и глажу его ладонью по щеке. Он снова смеётся, обнажая ровные зубы, и я уже воображаю, как легко они вопьются в мою кожу.
— Да, поэтому. Хотя потом я не знал, как изменить наши странные отношения. Так что твоё предложение стать кем нибудь ещё, мне пришлось по душе.
Приятное тепло разливается по моей груди, и я испытываю небольшое удовлетворение от его ответа.
— Теперь моя очередь, — с явным облегчением говорит Чонгук.
— Давай.
— Что теперь думает твой отец?
Его вопрос звучит настолько неожиданно, что это застаёт меня врасплох. По той причине, что я и сама не знала точного ответа. Дома прекратились всякие разговоры о Чонгуке, которые могли бы склонить меня к тому, что я могла бы сделать четкий вывод о мыслях отца. Казалось, что он принял мой выбор и в какой то степени был спокоен, но я всё-таки уверена, что он не до конца смог осознать то, что я не изменю своего решения, и может даже надеялся, что это сведётся на «нет» само собой. Без его прямого вмешательства.
— Не знаю. Думаю, что он принял это, как должное, хоть и не в восторге от этого, — я знаю, как неприятно это может звучать для Чонгука, и спешу добавить, — Но он интересуется тобой и все такое. И маме ты нравишься.
— Серьезно?
— Да, — улыбаюсь я и радуюсь, что это чистая правда. Отец все же мог влиять на отношение мамы к определённым вещам, и когда он прекратил это делать, то всё изменилось. В том числе и по отношению к Чонгуку.
Решаю не говорить ему, что мама заметила его смущение, когда застала нас на пороге дома и перекинулась с ним парой слов. Видимо Гуку не приходилось общаться с родителями своих девушек, что в общем то и неудивительно.
— Ты же в курсе, что у тебя осталось меньше, чем четыре вопроса?
— Эй. Те не считаются.
— Ладно. Теперь ты.