Мари знает, что то, что сейчас между ними происходит – это неправильно. Ненормально. Непривычно и в конце концов незнакомо. Так не должно быть между ними, и это сводящее с ума желание почувствовать его в себе не имеет ничего общего с тем, что она обычно чувствует. Это не потребность быть ближе, стать единым целым и доказать, что они принадлежат друг другу, что такого, как у них, больше нет и никогда ни с кем не будет – это что-то совершенно другое, дикое, примитивное и необузданное, заманчивое, но пугающее.
И, когда Джейк врезается в неё мощным, жёстким и даже грубым ударом, стон, который слетает с губ Марикеты, звучит незнакомо.
И напряжение не сменяется облегчением от того, что он внутри, как это всегда бывает – наоборот, оно нарастает горячими толчками в такт его движениям, пульсирует под его пальцами, которые вцепляются в её бедра мёртвой хваткой, наверняка останутся синяки. Разливается под кожей острой болью, вырывается из горла стонами, надсадными и хриплыми. И Марикета не делает ровным счётом ничего, чтобы это остановить, не прилагает никаких усилий к тому, чтобы это закончилось – напротив, встречает каждый его толчок движением бёдер, словно бы кто-то другой управляет её телом, заставляет отдаваться мучительному ритму, пытаться ускорить его, и, когда Мари закусывает ткань простыни под собой, когда все мышцы в теле сводит от напряжения, Джейк…
Останавливается. Выходит из неё, оставляя Мари опустошённой, разломанной и чужой для себя самой.
Его руки перемещаются на её талию, другие прикосновения – более привычные и осторожные – сменяют это безумие, когда Джейк ложится рядом и переворачивает её лицом к себе. Что-то в его взгляде неуловимо меняется, когда он убирает с её глаз растрёпанные волосы, когда прижимается губами к её щеке, когда бормочет что-то успокаивающее, отдалённо похожее на слова извинения вперемешку с её повторяющимся именем. Постепенно – не сразу – это успокаивает, возвращает самообладание и способность адекватно мыслить, стирает ощущение этой неправильности, оставляя лишь тоску и пустоту недосказанности.
– Не надо, – шепчет Мари, когда смысл сказанных слов постепенно ввинчивается в сознание, – извиняться. Всё… Нормально.
Джейк только качает головой и крепче обнимает её. Запах его кожи, тепло его прикосновений – всё кажется одновременно родным и чужим, правильным и диким, можно с ума сойти от этого диссонанса.
Она снова врёт. Ничего не нормально.
Но, может быть, в этот раз Джейк позволит ей эту маленькую ложь.
Он действительно позволяет – когда она обхватывает ногами его бёдра, притягивая ближе к себе, когда он возвращается, замирает внутри неё, когда перехватывает её запястья, зажимая их над головой – интересно, почему ему так нравится это делать? Словно этим простым жестом он даёт Мари понять, что она должна сдаться.
И она сдаётся.
Его сухим горячим губам и жадным поцелуям, его шёпоту на ухо, каким-то глупостям, которые он произносит. Требовательному, мучительному ритму, в котором он двигается. Звуку, с которым сталкиваются их тела, когда Мари в нетерпении вскидывает бёдра ему навстречу и обхватывает его поясницу ногами, направляя его движения.
Он снова впивается зубами в её плечо, когда каждую клеточку её тела пронзает разрядом от такого оргазма, что наверняка утром горло будет болеть от крика. Обновляет клятую метку, надо думать – если бы Марикета вообще могла сейчас думать, если бы что-то вообще имело хоть какое-то значение, кроме того, что Джейк на этот раз не предпринимает попыток снова «быть осторожным» и кончает в неё, и слава всему, чему можно – это стирает границы, даёт Мари снова почувствовать себя на своём месте, забыть о том, что они строят друг между другом какие-то нелепые стены.
А после, когда Джейк засыпает, прижимая её к себе так крепко, будто пытается удержать её от опрометчивых шагов, Мари долго лежит без сна, обдумывая свои дальнейшие действия. И вообще то, что произошло: должно же, на самом деле, быть какое-то адекватное объяснение тому, что она сумела запустить, пусть и на короткое время, этот чёртов телепорт! Марикета задумывается о том, что друзья и этот Дакс могут оказаться правы – что-то не так с ней, может быть, действительно она той же природы, что их Меланте, но картинка упорно не желает складываться, пазлы не подходят друг другу, и вообще создаётся ощущение, что они из разных наборов.
В конце концов, Марикета постепенно погружается в сон, тяжёлый и поверхностный из-за духоты в комнате и головной боли – накатывающей волнами и такой сильной, что она проникает в её сны, и невольно Мари идёт на эту боль, как на маяк, словно знает, что, стоит сдаться пульсации, сжимающей виски, как она получит все ответы.
И что хуже всего – это действительно срабатывает.
========== 15: induced ==========
Memories turn onto daydreams,
become a taboo
Стена в сознании ломается, и каждый упавший кирпич отдаётся болезненным стуком в затылке.
Что со мной происходит? Почему я это делаю?