Другое дело – открывшиеся возможности, прямо-таки запредельные, – зачем они? Кеша подумал, что может стать миллиардером, олигархом, а Фива – женой олигарха. Они могут поселиться на Лазурном берегу Франции или в Италии. А наскучит – переберутся в живописную Швейцарию и где-нибудь у горного озера построят сказочный по красоте дворец, наподобие вагнеровского «Нового лебедя в камне» – «Neuschwanstein». Они смогут путешествовать на любом виде транспорта в комфортабельных салонах. Переезжать из страны в страну. Все уголки земли отныне откроются перед ними.
Но всюду материальное богатство (дворцы и виллы, фешенебельные отели, машины и яхты) будет отодвигать от них обычную людскую жизнь. Даже в родном Подмосковье, не говоря о дальнем зарубежье (где они всегда будут иностранцами), им гарантирована изоляция.
Во все времена огромное материальное богатство никого не оставляло нейтральным. Если олигарх не являлся личным другом президента страны и был достаточно удалён от центра государственных интересов, то власть имущие (так называемая местная элита) всегда прилагали максимум усилий, чтобы разорить его. Преследование по обвинению в коррупции (а на самом деле по политическим мотивам, в том числе и личного обогащения) ныне стало во всех странах притчей во языцех. Сума или тюрьма для олигарха – это отнюдь ещё не худшие из зол.
В положении изгоя он оказывается и среди так называемого среднего класса. Который на треть состоит из разорившихся миллионеров, получивших свой капитал в результате криминальной приватизации девяностых годов и достаточно серьёзно прореженных и зачищенных властью во время дефолта и всевозможных кризисов. Подобно напуганным пираньям, они сбиваются в голодные стаи и рыскают по финансовым акваториям, готовые в любой момент напасть на потерявшую бдительность капиталистическую акулу. И не только напасть, а обглодать её до косточек.
Но и там, где власть отсутствует, в низших, так сказать тупиковых, слоях общества олигарху никак не легче. Работники умственного труда городских свалок, активно занимающиеся раскопками бытовой радиоэлектроники, то есть в своём деле придерживающиеся технических инноваций, почувствовав, что олигарх, по какой-то вынужденной причине, появился среди них без телохранителей, вполне могут тоже напасть. И, как человека-невидимку, которого они наконец-то увидели, забить до смерти своими «хайтэк»-орудиями труда, лопатами и мотыгами.
А ещё есть террористы и пираты всех мастей, торгующие людьми. Впрочем, для такого человека, как он, наделённого уникальными способностями, все эти угрозы не более чем угроза из-за неосторожности попасть под автомобиль.
Нет, не для этих целей Всевышний одарил его необыкновенными способностями. Нет, не для этих, разгоряченно подумал Кеша и услышал Фиву.
– А может, Всевышний одарил тебя способностями прежде всего для того, чтобы мы узнали друг друга и не разминулись, как корабли? Или ты не допускаешь подобного? – с некоторой обидой в голосе спросила Фива.
– Допускаю, очень даже допускаю подобное, – радостно сказал Кеша и посетовал, что теперь от неё никуда не скроешься, она, как телепат, следит за ходом его мыслей.
– А ты как думал? – отозвалась Фива.
И они прильнули друг к другу, стараясь каждой клеточкой ощутить всепоглощающую негу счастья. Кеше вспомнилось четверостишие:
– Наши жизни – твоя и моя —
Обернулись единой судьбой.
Линий две, но одна колея,
Я всегда буду рядом с тобой.
Ни она, ни он более не касались своих экстрасенсорных возможностей. Счастье здесь и сейчас было для них самым желанным, и ни на что другое им просто не хотелось его тратить. Они чувствовали, что подобное, ничем не замутнённое счастье даётся лишь раз, и именно оно, может быть, даже повторяясь, будет согревать их всю жизнь. А всё потому, что волны будущего, влияющие на настоящее, они уже воспринимали как неопровержимое доказательство того, что они стали другими, не такими, как все.
Но если Фива в своё время уже получила прививку от желания «быть такою, как все» от своего отца, снёсшего себе циркуляркой два пальца, то Кеша продолжал отрицать свою уникальность, цеплялся за всевозможные фантастические построения, якобы подтверждающие его обыкновенность. Он шёл к себе