Что-то мешало Костику окончательно сказать «нет». С кем бы посоветоваться? Славик? Серёга? Джем?
Да, Джем! Джем не проболтается!
— Стёпка, подкати меня к Джему! — попросил Костик. — Я хочу спросить у него что-то.
— Что случилось? — сразу спросил Джем. — Ты, Костык, на сэбя нэ похож.
— Вот, читай! — Костик протянул Джему письмо отца. — Только не говори никому. Никому, Джем, обещай!
— Нэт, нэ бойся. Нэ скажу, чэстное слово, Костык.
Минуты, пока Джем читал письмо, показались Костику вечностью. Письмо было написано коряво, Джем читал медленно, останавливаясь, и как бы повторяя про себя строчки. Наконец он закончил чтение и посмотрел на Костика.
— Что ты хотэл спросить?
— Ну, это… я хотел… не хочу я, чтоб он ехал сюда. Представляешь, что он сюда припрётся? Он же зек!
— Костык! Ты знаэшь? Ты нэ бойся. Ты напиши ему, пусть едет к тэбэ. Пусть едет, он же отэц твой. Ты сэбэ потом нэ простишь, что его прогнал. Нэльзя отца прогонять. Можэт, он хороший чэловэк будет — и тэбэ хорошо будет.
— А если он плохой будет?
А будет плохой, тогда скажэшь ему, чтобы уходил. А эсли тэпэрь его прогонишь, будэшь до смэрти своэй мучится, что отца прогнал!
Странные слова Джема, что будет он до смерти мучиться, как-то изнутри тронули Костика. За их странностью и непривычностью почувствовалась ему правда.
Да, так. Прогонит он теперь отца, и будет потом думать — а вдруг прогнал он нормального человека, человека, который хотел жить по-человечески. Не просто человека, а ведь отца!
А если не сможет отец по-человечески жить? Что же, разве я могу за него решать? А за мать — разве я решаю? За кого же я решаю? Я решаю за себя. Пусть приезжает, я стыдиться не буду. Вытерплю всё, вытерплю…
— Спасибо, Джем, я всё понял. Поеду ответ писать. Стёпка, будь другом, кати меня назад! Костик прикрыл глаза и подумал ещё раз: «Вытерплю. Я всё вытерплю».
Глава 24
— Я всё вытерплю, кроме голода! — Нинка поглощала бутерброд с килькой, как будто её не кормили целые сутки. Нинка теперь повадилась в самоволку бегать. Сегодня она бегала вдвоём со Стёпкой.
Сейчас же все были на местах и доедали бутерброды.
— Анька, ты что сачкуешь, не бегаешь с нами! В следующий раз вместе пойдём.
— Я боюсь! Не положено же бегать! Поймают — выгонят.
— Не трусь! Не поймают! Мы же бегаем, когда все врачи уходят, а сестры — чай пьют. Тем более — ты ходячая.
— Но ведь не положено!
— Положено, не положено! Тебе если скажут — положено, то ты, небось, жареные гвозди будешь есть!
— Буду есть — тебя не спрошу! — пытается огрызнуться Анька.
Что ты дёргаешь её! Не может она пока! Бегаешь вон с Наташкой, так бегай! — Маша заступилась за Аньку. — Смотри, ты сама набегаешься — колено твоё не заживёт.
— Заживёт! На мне, как на собаке, всё заживает!
— Если бы заживало, ты бы тут не лежала — молчи уже!
— Я хотэла попросить. — Мариэта махнула рукой со своей кровати. — У меня день рождения в субботу. Может, дэвочки сбэгают за тортом? И за конфэтами?
— Ладно, пусть Нинка сидит, с коленом своим! Я сбегаю. Только я не знаю, куда идти. Сбегаем с тобой, Наташка? — Анька, наконец, решилась.
— Сбегаем, сбегаем. Всё, спать давайте!
— А сказку? Анька, давай сказку!
— Сказку, сказку!
— Сказку! — пискнула Светка.
— Ну ладно, раз я уже в самоволку согласилась, тогда я вам сказки буду рассказывать, которые сама придумала.
— Давай, давай хоть какие!
— Я один раз маме одну рассказала, так она меня ещё и выругала — говорит: — что ты мне всякие глупости рассказываешь. А они, сказки эти, у меня сами придумываются, внутри. Это неправильные сказки.
— Давай, рассказывай уже!
— Ну ладно, только не ругайтесь. В общем, так:
— Жил-был один мужик. И была у этого мужика одна тайная привычка. Этот мужик коллекционировал понедельники.
— Что? Что? — Нинка поднялась на кровати. — Что?
— Я же говорила — не ругайтесь! Этот мужик коллекционировал понедельники. Ночью, с понедельника на вторник, он всегда сидел до двенадцати часов, ждал, пока понедельник кончался. Только часы пробьют, он сразу — хвать, хватает понедельник и кладёт его в коробочку. Жена всё это знала. Сначала она ругалась, а потом поняла, что бесполезно, и перестала ругаться.
— Тут заругаешься! — Аська как бы входила внутрь Анькиной сказки, и ей там было совсем не плохо.
— Друзья же говорили ему — дурак ты, дурак! Хоть бы ты воскресенья коллекционировал! Воскресенье — самый лучший день недели!
— Нет, — отвечает мужик. — Воскресенье — и так день особый, когда все отдыхают. А вот понедельник — это совсем другое дело! И не приставайте ко мне со своими воскресеньями.
Так прожил мужик двадцать лет. И скопилось у него — за двадцать лет — Машка, посчитай сколько!
Машка полежала маленько и сказала:
— Больше тысячи. Одна тысяча… сорок три… сорок пять..
— Вот. Скопилось у него — больше тысячи понедельников, и уже некуда было коробки с понедельниками складывать. Жена ему и говорит, мол — собирал ты, собирал их всю жизнь, а что толку! Только все спотыкаются о коробки твои. Грузи свои понедельники на тачку, да вези, продавай! Может, хоть какая-то польза будет для семьи.