Звёзды — холодные игрушки

— Ты возьмешь лишь образцы, — сказал я.

«Хорошо».

Тонкая белая нить выплеснулась из моей руки. Лизнула тело Наставника по лицу, и втянулась обратно.

«Несложно».

— Валяй, Куалькуа.

В санитарном блоке Наставника зеркало занимало всю стену. Я стоял над телом Пера и смотрел в свое отражение. Молодой парень, обнаженный, с холодными серыми глазами.

«Я не смогу снять боль полностью».

— Валяй.

Меня словно в кипяток окунули. Кожа покраснела, отчетливо выделился каждый волосок. По телу пошли мелкие судороги.

Я терпел.

Рвануло вверх. Приподняло. Вытянуло. Что там мелкие шалости Куалькуа с когтями, вырастающими из пальцев! Я упал на колени, тело обмякло и опустилось на труп Наставника.

Боль…

Лицо разминали изнутри. Глаза вылезали из орбит. Плечи съеживались. Ноги искривлялись.

Это не навсегда…

Я уткнулся в вязкие, негнущиеся колени Наставника Пера. Блудный сын, вернувшийся к доброму отцу. Я раскаялся, отец. Я согласен до конца дней своих пасти тучные стада. Лишь пожалей меня, коснись ласковой рукой и прирежь поскорее откормленного тельца. Благослови меня мертвой рукой, Наставник…

…Голова кружилась. Тело стало чужим. Сухим, неловким, старческим. Поднявшись я посмотрел на себя глазами Наставника Пера.

Теперь я полноправный, хоть и оплошавший, член общества Геометров.

Наставник Пер.

Неужели мне так и суждено менять обличья, переходить из тела в тело? Становиться врагом, чтобы понять его? Убить — понять — притвориться?

Разве этого я хотел?

Безумие стартов на древних «Протонах», сладость джампов, дозволенная экзотика чужих миров и радость возвращения — вот что было моим миром. Гнусным, безумным, лишенным надежды, но моим.

Кто я, чтобы решать судьбы миров? Я и над своей судьбой никогда не был властен!

Но так уж сложилось. Так легли карты, сданные тысячи лет назад — землянами, Сильными, Геометрами. В конце старой истории, в начале новой — всегда стоит кто-то, чья роль — принять ответственность. Решить. За всех.

Без права на оправдание. Без надежды на снисхождение. Любой поступок станет ошибкой, когда на весах — жизнь и смерть цивилизаций. Я должен вернуться домой. Рассказать, что это такое — Геометры. И в обличии Наставника Пера я смогу это сделать. Пройти транспортными кабинами, взять корабль, привести его в ту точку космоса, где ждет флот Алари.

Война. Конклав против Геометров и их Друзей.

А можно пойти в Мировой Совет. Рассказать о Конклаве, о планете Земля, изнывающей под игом чужих.

Война. Конклав против Земли и Геометров…

Я не хочу принимать решений. Пока есть хоть тень надежды… Тень…

Третья сила.

То, что устрашило Геометров.

Может быть в этом мире еще есть спасение? Путь, не признающий холодную логику Сильных и злое добро Геометров?

…Я вышел из санитарного блока. Отчаянно, словно вновь прыгая в темный колодец, опустил руку на терминал.

— Распорядок моих дел на сегодня!

Пробуждение — через семнадцать минут…

Я расхохотался от туповатой исполнительности управляющей системы. Она не контролировала сознание. Она опознавала людей по отпечаткам пальцев, или по генной структуре. Но в святую святых, в собственные мозги, Геометры машины не допускали.

Знакомство с подопечными. Занятия. Сорок минут назад было принято решение о проведении урока плохой погоды. Дальнейший план работы отсутствует.

— Будут вам уроки, — пообещал я. Даже голос стал чужим. Суховатым, подрагивающим, скучным голосом Наставника Пера.

Управляющая система молчала.

— Как я могу избавиться от большого количества органических отходов?

В санитарном блоке имеется люк мусоропровода.

Я извлек руку из терминала. Неприятный итог, Наставник Пер?

Ничего. Я тоже не знаю, на какой свалке кончу свой путь…

Но я не мог этого сделать.

Никак.

— Я могу покинуть здание? — спросил я, вновь активируя систему.

Аварийные выходы находятся на первом этаже.

Я посмотрел на экран, по-прежнему демонстрирующий холл на первом этаже. Мальчик-дежурный еще спал.

— Еще десять минуток, малыш, — сказал я. — Ага? Пусть тебе приснится новая планета, или не-друзья, которых надо срочно регрессировать.

Мальчик продолжал спать, и я принял это за согласие.

В интернат я вернулся, промерзнув до костей. Куалькуа не предложил мне свою термоизоляцию, а я не стал просить.

В конце-концов, это заняло не так уж и много времени — закопать в сугробе тело Наставника Пера.

Прах — земле.

Лед — снегу.

У дверей — тех самых, в которые я безуспешно бился пару часов назад, я отряхнулся, поправил короткий, кургузый по земным меркам пиджак. Двери послушно открылись. Я вошел в холл и напоролся на испуганный взгляд мальчика, вытянувшегося под никелированным гарпуном.

Проснулся все-таки.

— Радостное утро, малыш, — сказал я.

— Радостное утро, Наставник, — тоненьким голоском ответил он.

Мальчика явно занимала одна-единственная мысль — видел ли я, что он спал на посту. А скорее — степень его вины…