Звон английского золота

При Екатерине-матушке офицер гвардии должен был иметь шесть или четверик лошадей, новомодную карету, много мундиров (каждый стоимостью не менее 120 рублей – огромные деньги!), несколько модных фраков, жилетов, множество шелковых чулок, башмаков, шляп, много слуг, егеря или гусара, «облитого» золотом или серебром. Из-за этих велений государыни гвардия всегда была по уши в долгах.

Вводимый Павлом мундир стоил не более 22 рублей. Шубы и муфты носить запретили вообще (представьте-ка себе офицера в муфте!). Под камзолы предложено было надевать фуфайки, камзолы подбивать мехом и крыть стамедом. Мундиры были широкие и застегивались сверху по пояс. Ими возмущалось все разбалованное офицерство. Но когда Александр Павлович реформировал обруганный павловский мундир, эти же самые «возмущенные» не знали, как и «похвалить» обрезанные по пояс полы и воротники, задевающие за уши.

С модой, впрочем, немного переборщили и при Павле: запретили даже завязки на башмаках, велев носить пряжки, и прически теперь предписывалось зачесывать назад, а не на лоб.

Беспристрастные современники безжалостно отзывались о екатерининской гвардии:

– В России достаточно быть кавалерийским офицером, чтобы не уметь ездить верхом.

Кавалерия была отвратительна. Лошадей плохо кормили и плохо взнуздывали, большинство из них были старыми клячами, изнуренными и беззубыми, видевшими, наверное, еще штурм Измаила. Русские кавалеристы едва могли держаться в седле и не знали, с какой стороны подойти к сабле. Из всех офицеров лишь четверо (!) полковых командиров умели ездить верхом.

В армии процветали вопиющие казнокрадства. При Потемкине умудрились разворовать целый рекрутский набор, причем единственный за несколько лет! Разворованных рекрутов вместе с женами обращали в крепостных. По свидетельству Безбородко, только в 1795 году разными способами из полков растащили 50 000 человек – и это при общей численности армии в 400 000 солдат!

Гвардейская служба представляла собой кукольную комедию. Даже гвардейские секретари были настолько влиятельны, что жаловали кого хотели за деньги. Бывать в казарме для офицеров было дурным тоном. Над «гатчинцами», которые несли службу по-настоящему, смеялись. Конечно, солдаты цесаревича по большинству состояли из малороссов и изяществом манер не отличались, но, обижаемые изнеженными гвардейцами, в долгу не оставались и все отзывы о себе доносили Павлу и его окружению.

В гвардию записывались еще младенцами. В одном только Преображенском полку числилось несколько тысяч унтер-офицеров и сержантов!

Придя к власти, Павел, обожающий военное дело, припомнил все это кому следовало. И начал борьбу с роскошью, негой и ленью гвардейцев.

Он заставил офицеров вставать рано, еще до света быть в мундире, наравне с солдатами ежедневно быть в строю, жить в казарме. Всех «отлучных» гвардейцев он приказал созвать на смотр.

Во всех губерниях и уездах поднялся вой. Дороги забились кибитками с матерями, волокущими своих чадушек на смотр к императору. А недоросли, числившиеся в бумагах гвардейской канцелярии совершеннолетними увальнями, на деле часто еще играли в куклы и сосали леденцы у нянек на коленях. И наблюдая такую картину, читатель, невольно думаешь, что Павлу в уме, чести и справедливости не откажешь. Не каждый монарх смог бы так наказать бессовестных и бесстыдных подданных за обман и злоупотребление.

Стремясь дать армии прочную организацию, какой она уже давно не видела, Павел по примеру западных образцов ввел систему инспекторов, которая в свое время считалась совершенной. Система эта сохранялась и два последующих царствования. Пороки инспекторской системы, впрочем, проявились через некоторое время и вызвали определенное недовольство армейских чинов, но за эти пороки Павел не был ответственен, поскольку автором системы не был.

Но все же стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делам делали гвардейскую службу весьма неприятной. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на большие расстояния. Это случалось так часто, что у гвардейцев вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сотен рублей ассигнациями, чтобы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Саблукову лично пришлось три раза давать взаймы денег своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность. Офицеры из-за этого жили в постоянном страхе и беспокойстве, потому многие совсем оставляли службу и уезжали в поместья, или переходили на гражданскую службу. По этой же причине производство в чины шло очень быстро, особенно для тех, кто имел крепкие нервы. Саблуков нервы имел, а потому продвигался очень скоро, так что из подпоручика конной гвардии, каким он был в 1796 году, в июне 1799 года уже был полковником, миновав все промежуточные ступени. Из 132 офицеров, бывших в Конном полку в 1796 г., всего двое, включая Саблукова, остались в нем до кончины Павла.