Звон английского золота

Мероприятия Павла были направлены против глубоких язв и злоупотреблений в государстве. За четыре года своего правления он успел в этом необыкновенно много, в значительной мере исцелив империю и особенно армию, сократив роскошь, облегчив тяготы народа, улучшив правосудие, упорядочив финансы.

В его реформах были и недочеты, иногда фатальные. Например, муштра и бюрократия. Или пудра и пукли, вызывавшие головную боль и ставшие клеймом всего царствования. И штиблеты, которые Суворов прозвал «гной ногам». Или цензура, запретившая ввозить все подряд, помеченное изданием Французской республики. Но можно с уверенностью говорить, что многие из его преобразований стали частью жизни Российской империи на десятилетия вперед. Уже за первый год правления Павла народ получил большее облегчение, чем за все годы царствования его матери. Солдаты, освобожденные от произвола командиров, почувствовали себя, наконец, на «государевой службе».

Спустя несколько дней после вступления Павла на престол во дворце было устроено окно, в которое всякий мог опустить свое прошение на имя императора. Оно помещалось в первом этаже, и ключ от комнаты, где было это окно, император хранил у себя. Каждое утро в 7 часов Павел лично отправлялся в эту комнату, собирал прошения, собственноручно их помечал и прочитывал или ему вслух читал кто-то из статс-секретарей. Резолюции или ответы на эти прошения всегда были написаны Павлом лично или скреплены его подписью и затем публиковались в газетах для объявления просителю. Это все делалось быстро, без замедления. Бывали случаи, когда просителю предлагалось обратиться в суд или иное ведомство, а затем известить его величество о результате этого обращения.

Таким путем обнаруживались многие злоупотребления, и в этих случаях Павел был непреклонен. Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания. Иногда Павел действовал даже слишком быстро, не предоставляя наказания закону, который карал бы строже, чем сам император. И потому монарх не подвергался бы тем нареканиям, которые влечет личная расправа.

Попался как-то за лихоимство князь Сибирский, сенатор и генерал-лейтенант. Преступление его обнаружилось через прошение, брошенное в описанное уже окно дворца. Князя судили, разжаловали и сослали пожизненно в Сибирь к великому ужасу его многочисленных знатных родственников. Зато общество в целом осталось довольно сим публичным актом справедливости.

Впрочем, Павел, не подозревая двоедушия недовольных и видя лишь их лицемерные улыбки, говорил:

– Я всегда готов и рад доставить законный суд и полное удовлетворение всякому, кто считал бы себя обойденным или обиженным. Я не боюсь быть несправедливым.

Аристократия тщательно скрывала свое недовольство. Но иногда это чувство прорывалось наружу. Во время коронации в Москве Павел не мог этого не заметить. Дворянство встречало монарха холодно и недоброжелательно, что император, впрочем, объяснил нравственной испорченностью и «якобинскими наклонностями». Он роздал тысячи государственных крестьян важнейшим сановникам государства и всем «гатчинцам», которые сделались богачами. Но в благодарность услышал лишь упреки в неразумной трате. В ответ он заметил:

– Крестьяне гораздо счастливее под управлением частных владельцев, чем тех лиц, которые назначаются для заведывания государственным имуществом.

Крестьяне были полностью согласны с императором. Когда отцу Саблукова было, вместе с другими, пожаловано имение с пятьюстами душ в Тамбовской губернии, депутация от крестьян выразила новому барину полное свое удовольствие от такой царской милости.

Народ, далекий от дворцовых интриг, искренне радовался реформам нового царя.