– Много вещей у тебя? – обратилась Наталья к дочери.
– Каких еще вещей? – встала Сонька со стула, отвечая. – Я сейчас ухожу.
– Что? – не поняла Наташа, вскинув брови: раньше дочь ей не перечила. – Куда?
Бабушка по привычке схватилась за сердце, вздыхая.
– Ты-то что вздыхаешь? – сверкнула глазами Наталья. – Совсем не следишь за ребенком, да? Куда она собралась у тебя на ночь, глядя, по клубам сельским шарахаться?
От обиды у Соньки защекотало горло, сглотнула.
– Ты чего приехала, а? – закачала головой Валентина. – Плохо тебе живется в Москве твоей? Или хахаль снова бросил?
Наталья резко схватила Соньку за рукав:
– Все, собирайся!
Раскрыла шкаф, доставая вещи Соньки и бросая на кровать:
– Складывай все, – скомандовала мать. -Учиться будешь при Гнесинке, музыкой заниматься, дурь быстро из головы выбьем.
– У меня тут Марк! – попыталась оправдаться Соня. – Он ждать будет!
– Какой еще Марк? – повысила голос Наташа. – Ты выучись сначала, деревня, потом любовь будешь крутить.
Через несколько минут подъехало такси, рюкзак с вещами бросили в багажник, громко хлопнули двери.
Валентина, перекрестившись, долго смотрела вслед удаляющейся машине.
*
Служба закончилась, Марк, по обыкновению, поднялся на колокольню – Соньки там не было.
Завядший невзрачный букет полевых цветов одиноко лежал на окне колокольни.
Марк долго сидел на колокольне, думал, подперев лицо руками.
Кто в его жизни остался? Никого в двадцать шесть лет не осталось.
А тут возникло ниоткуда это создание, этот дар Божий, который не разглядел, не заметил и так легко потерял.
Сонька. Соня. Софка. София. Сонечка. Никогда так ее и не называл. Мешалась под ногами какая-то девчонка синеглазая, бегала все за ним.
А тут раз – и исчезла.
И тут раз – мир покосился, земля уплывает из-под ног. Сел, и нет желания никуда идти. А главное – нет желания звонить. Будто она – все то, что связано с колоколами. Будто она – этот малый забытый колокол, вокруг которого ходил уже многие месяца, не зная куда и как его подвесить.
Несколько часов до полуночи просидел, кручинясь Марк.
И этой ночью он повесил самый маленький колокол.
*
Машина стремительно мчалась по трассе М-4.
Раздавался смех Наташи, громкий голос ее нового мужчины за рулем.
Сонька сидела на заднем сидении. Будто невзначай заиграла песня:
«Гудбай, мой мальчик, гудбай, мой миленький, твоя девчонка уезжает навсегда…»
Сонька смотрела, закусив губу, на мелькающие в темноте огни домов, фонари, – слезы мириадами струились по щекам, останавливаясь на подбородке. Лбом прислонялась к холодному окну, отражаясь в стекле.
В отражении видела Марка, пальцы помнили его горячие руки, незатейливый полевой букет, а колокольный звон гудел в ушах.
Крутила в руках деревянный крестик, подаренный Марком.
«Из дерева сам вырезал, еще когда в колонии сидел, правда, не знал, кому подарю… Некому было особо дарить, а чаще – все бросали».
– Я не брошу, – прошептала Сонька.
***
В толпе прихожан Марк всю службу в день перенесения Нерукотворного Образа Христа искал знакомое лицо Валентины. После службы он долго звонил во все колокола. Перезвон то и дело сбивался на унылые ноты.
Бабушка Валя стояла у иконы Петра и Февронии. Крестилась.
Он смотрел на сгорбленную фигуру, не решаясь подойти.
– А куда Соня пропала? – нарушил Марк молитвенное молчание.
Валентина повернула голову.
– Сонька в город уехала, Марк, – ответила бабушка тихо. – Мать забрала, пойми.
Марк безмолвно зашагал к выходу.
Послесловие
Торжественным звоном сотрясая окрестность, широкой мощной волной плыл звон по воздуху.
–Дал же Бог талант человеку!
Поднимали головы вверх, к макушке колокольни – кто там этот звонарь? Приставляли ладонь к глазам, чтобы солнце не слепило – разглядеть бы его.
– Чай, там София с детьми звонит! Пасха Светлая! – проговорил кто-то в толпе.
– А как звонит! – вторили старушки.
– Марк с женой школу колокольного звона для детей открыли, – добавила интеллигентного вида женщина, видимо, из города. – Мы своих детей привезли позвонить.