Санька, Санечка, Сашенция… Смотреть на неё было откровенно страшно. От нервных переживаний она сильно похудела, подурнела, огромные глаза потухли и ввалились, даже волосы – раньше густые и пышные – как-то сразу потускнели и визуально стали намного тоньше, свалявшись в несимпатичные старушечьи лохмы…
Егор, тихонько скрипя зубами, безвольно наблюдал, как супруга, сидя на полу в дальнем углу кают-компании, часами раскачивается из стороны в сторону, повторяя – как безнадёжно заезженная грампластинка – одно и тоже:
– Петенька, Катенька, где же вы? Живые ли? Сперва Шурочка пропал. Теперь, вот, вы… За что мне это всё? За – что??? Петенька, Катенька…
Время от времени Егор садился рядом, крепко обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, шептал ей в ухо всякие нежные глупости, понимая – в глубине души – что все его усилия бесполезны и бессмысленны. Он уговаривал Саньку съесть хоть что-нибудь, только она всегда отказывалась наотрез. Хорошо ещё, что воду глотала иногда… С ума можно было сойти от всего этого. Но Егор-то точно знал, что он – не сойдёт. Никогда и ни за что… А, вот, с Санькой творилось что-то определённо не то…
В один из редких моментов, когда мысли жены ненадолго ушли чуть в сторону от потерянных детей, затерявшихся где-то в бесконечных просторах Атлантического океана, она неожиданно поделилась с Егором своими подозрениями:
– Знаешь, Саша, мне кажется, что Солев не сам умер. То есть, я хочу сказать, что не от удара головой об угол тумбочки.
– А от чего?
– Я думаю, что его убила эта подлая японская кукла.
– Саня!
– Что – Саня? Я уже двадцать шесть лет – Саня! Помнишь, как мы трое упали на Илью, когда ветер первый раз ударил по «Луизе»? А потом – от упавшего на кровать масляного фонаря – загорелась льняная простынка?
– Ну, помню.
– Вот, тебе – и ну! – неожиданно разозлилась супруга. – Ты, Саша, тогда вскочил и Илюшкин камзол набросил на огонь, а, заодно, и на фонарь. Всё потухло, вокруг стало очень темно и страшно. Помнишь?
– Конечно же, помню! Но, что с того?
– А то, что в самый последний момент, прежде чем окончательно навалилась темнота, я краем глаза заметила, как эта Наоми указательным пальчиком ткнула Илье Солеву вот сюда, – Санька осторожно коснулась своей стройной шеи там, где проходила сонная артерия.
– Никогда не показывай на себе! – машинально отдёрнул Егор жену и закашлялся…
Машинально? Да нет, в эту примету – он верил искренне. Вернее, даже не верил, а железобетонно знал, что она работает – независимо от веры, или, там, от неверия… В 2006-ом году его лучший армейский дружок Серёга Терентьев рассказывал как-то – по очень сильной пьянке – в одном Богом забытом военном городке, расположенном на ливийско-алжирской границе, мол: – «Полоснул я тогда, ночью, из своего «Калаша» наудачу, а с утра пошли мы территорию осматривать – и, точно – труп бербера лежит за холмиком. Две мои пули повали ему в живот…». И Серега показал на себе – куда они попали конкретно… Что же вы думаете? Через полторы недели две пули и прилетели Терентьеву прямо в живот, куда он и показывал. Только были они выпущены не из «Калаша», а из американской винтовки М-16. Да какая, собственно, разница? Правильно, ни какой…
Откашлявшись, Егор привёл сильный встречный контраргумент:
– А чего же она – уже третьи сутки подряд – истуканом сидит возле мёртвого Солева, горько рыдает и безостановочно что-то шепчет, кланяясь при этом, как натуральный Ванька-встанька? – чуть не ляпнул: – «Прямо как ты…».
– Притворяется, наверное, гадина коварная! Чтобы снять с себя все подозрения! – отпарировала Санька, но тут же, вспомнив о неизвестной судьбе близняшек, снова завела свою бесконечную пластинку: – Петенька, Катенька, где вы сейчас? Живые ли? Сперва, вот, Шурочка пропал…