Родственники новой жены согласились провести с Гербертом пару часов перед казнью. Власти тюрьмы позволили им остаться примерно до десяти вечера, после чего должна была начаться подготовка осужденного к казни. Я еще оставался в офисе, дожидаясь вестей из Верховного суда. Когда часы пробили пять часов, а новостей все не было, я позволил себе осторожную надежду. Если бы Верховный суд не убедили представленные аргументы, полагал я, постановление по нашему ходатайству было бы вынесено раньше. Так что чем ближе был конец дня, тем больше я приободрялся. В шесть вечера я расхаживал по своему крохотному кабинету, нервно гадая, что именно может обсуждать Верховный суд, когда до казни осталось всего ничего. Ива и наш второй следователь, Бренда Льюис, ждали новостей вместе со мной. Наконец, когда до семи оставалась пара минут, телефон зазвонил. На проводе был секретарь Верховного суда.
– Мистер Стивенсон, я звоню, чтобы сообщить вам{41}
, что Верховный суд только что вынес постановление по делу № 89–5395; в ходатайстве о приостановлении казни и передаче петиции в вышестоящий суд – отказано. Мы в скором времени вышлем факсом в ваш офис копии постановления.Герберт познакомился в Мобиле с женщиной, с которой переписывался все годы тюремного заключения. Они решили пожениться за неделю до казни.
На том разговор и закончился. Повесив трубку, я никак не мог отделаться от мысли: зачем бы мне могла понадобиться копия постановления? Кому, по мнению секретаря, я буду ее показывать? Через считаные часы Герберт будет мертв. Больше не будет никаких апелляций, не нужно будет вести никакие записи. Не знаю, почему меня так поразили эти мелкие детали. Может быть, просто думать о процедурных абсурдностях постановления суда было не так угнетающе, как об их смысле. Я обещал Герберту быть с ним во время казни, и мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать: нужно поторапливаться, чтобы успеть добраться до тюрьмы, до которой было два часа езды.
Я сел в машину и поехал в Атмор. Мчась по межштатному шоссе в сторону тюрьмы, я видел длинные лучи закатного солнца. Летняя алабамская жара еще и не думала спадать. К тому времени как я подъехал к тюрьме, уже полностью стемнело. У ворот неожиданно обнаружились десятки вооруженных мужчин, сидевших в кузовах грузовиков, которые выстроились вдоль дороги к парковке. Кого там только не было – и полиция штата, и местные полицейские, и помощники шерифов, и, кажется, даже отделение Национальной гвардии. Не знаю, с чего власти штата взяли, что им нужна гвардия для охраны входа в тюрьму вечером перед казнью. Сюрреалистическое зрелище – все эти вооруженные люди, собравшиеся у тюрьмы незадолго до полуночи, чтобы отнятие человеческой жизни прошло гладко и без всяких неприятных инцидентов. Меня заворожила эта мысль: неужели кому-то пришла в голову фантазия, что запланированная казнь неимущего чернокожего может вызвать насильственное вооруженное сопротивление?
Я вошел в тюрьму и увидел немолодую белую женщину – сотрудницу тюрьмы, заведовавшую зоной для свиданий. Я был в этой тюрьме постоянным гостем, поскольку встречался со своими новыми клиентами как минимум раз в месяц. Мы с этой женщиной виделись часто, но нельзя сказать, чтобы она ко мне дружелюбно относилась. Сегодня же она приветствовала меня с необычной теплотой, «как своего». Мне даже показалось, у нее возник порыв обнять меня.
В вестибюле мыкались мужчины в костюмах и при галстуках. Они подозрительно мерили меня взглядами, пока я проходил в комнату для свиданий. В Холмане это большая круглая комната со стеклянными стенами, чтобы охранники могли заглядывать в нее с любого удобного для них места. Внутри стоит около десятка маленьких столиков со стульями для родственников-посетителей, приходящих в дни свиданий, которые назначаются, как правило, два-три раза в месяц. На неделе, когда назначена казнь, свидания с родственниками разрешены только осужденному, чей приговор должны привести в исполнение.
Когда я вошел в комнату для свиданий, родственникам оставалось провести с Гербертом меньше часа. Он был спокоен, как никогда. Улыбнулся, когда я вошел, обнял меня и обратился к присутствующим:
– Смотрите все, это мой адвокат! – Он произнес это с гордостью, которая удивила и растрогала меня.
– Здравствуйте, – поздоровался я со всеми разом. Герберт так и не убрал руку с моего плеча, и мне хотелось сказать им что-нибудь утешительное, но я так и не нашел слов, и тогда Герберт заговорил снова:
– Я сказал охранникам: вот, мол, хочу, чтобы все мои пожитки распределили точно как я сказал, иначе мой адвокат засудит вас, и вы всю оставшуюся жизнь будете на него работать. – Он хохотнул, и все подхватили его смех.