Звоны Второго Иерусалима

Рядом магазинчик. Они покупают себе водку, и пьют там. Киев нисколько не меняет их вредных привычек. Они, как и в себя дома, там, в своем житомирском селе, держатся здесь небольшой стайкой даже в нескольких шагах от Крещатика. Считают, что так легче выживать…

Продолжая канаву до Софиевской площади, мы снимаем пласт, за пластом, начиная с асфальта, стараясь не повреждать протянутые в земле коммуникации.

…Работаю вместе с «житомирцами»… Их шесть человек в бригаде. Ими командует некто «Махно». Он мало, чем схож с легендарным батькой доморощенных анархистов, хотя, примерно, одного с ним невысокого роста. Носит темные очки. Дома, говорил, что занимается охотой и рыбалкой…

К ним примкнул некто «Чикаго», — среднего роста мужичок, с заметным уже брюшком. В этой фирме Коля со дня ее основания. Он рассказал мне всю подноготную.

С его слов выходило, что ядро этой фирмы было сформировано еще во время работы в Чернобыле. Той бригадой, как будто бы, руководил отец нынешнего директора. Сохранив основной костяк, они создали электоро-строительную компанию, которая поначалу, — по словам того же Коли Чикаго, — занималась какими-то наладками, часто ездя по командировкам; только после этого, занялись прокладкою кабелей.

Вместе со своими соратниками, поначалу эту компанию зарегистрировали в Вышгороде. Там же приобрели офис, и наладили свое хозяйство…

Утвердившись в этой нише, компания окрепла настолько, что повела себя на рынке, как настоящая акула капитализма, скоро проглотив фирму, занимающуюся теплотрассами.

После этого неестественного симбиоза, ее офис появился уже на Выдубичах. В это же время в ее штате уже числятся солидные люди, поставляющее большие заказы в том числе, как говорилось, и от правительства. Ее участки были разбросаны по всему Киеву, включая сюда центральную ее часть…

…Работа тяжеловатая, — но поначалу я даже рад был такому обстоятельству. Это дает хорошую возможность показать себя с хорошей стороны. Раз первую зарплату обещали дать только в конце второго месяца, все это время приходилось каждый свой выходной выходить «на пятак». Сюда каждое утро собираются те, кто желает продавать свои рабочие руки. Кто выпал по каким-то причинам со всех рабочих коллективов, или потерял возможность зарабатывать деньги иными путями. Предприимчивые люди всегда находят здесь тех, кто за деньги готов выполнять любую грязную работу.

Чего я только там не делал! И леса ставил, и арматуру вязал где-то в сторону, как на Конче-Заспу ехать…(Вот где дома отгрохали себе буржуи). Таскал какие-то интеллигентские пожитки, когда пара съезжалась с двух квартир в одну общую, на Киквидзе… В обоих, солидные иномарки… Еще что-то там двигал, перекладывал с пустого в порожнее, копал и заливал фундамент бетоном на Осокорках…. Теперь об этом даже трудно вспомнить. Так были пережиты самые трудные дни в столице…

Как видится теперь — поначалу мне мало, что давал этот культурный побег в столицу. От меня, как и от бывших колхозников, требовалось одного — выполнение чьих-то приказов. Какая уж там литература? Все, что я успевал в это время, — так это только записать в тетрадку свои первые впечатления.

Втискиваясь в живой организм мегаполиса, я наживаю в своей памяти первые кровавые мозоли впечатлений и позволяю себе завести простенькую тетрадку, чтоб начать понемногу записывать. Потом это станет основой для моей будущей работы. Без этих записей, я теперь не могу обойтись.

Идя на работу, я присаживался на скамейке в узорчатых тенях возле роскошного фонтана на «Золотых воротах», и успеваю до работы что-то там зафиксировать. С надеждой, что все это когда-то смогу как следует обработать, разобрать каракули и вернуть себе свежесть этих первых сильных впечатлений.

В это раннее время здесь находятся одни лишь случайные прохожие. Официанты начинают расставлять свои деревянные стульчики, готовясь еще только принимать первых посетителей…

(К самому концу весны уже, я, как следует, адаптируюсь к новым обстоятельствам жизни; возобновлю по воскресеньям посещение киевских храмов и музеев).

…Первый свой свободный выходной, — получив небольшую обязательную зарплату, — я отпраздновал тем, что явился в Святую Софию. Это было время цветения; прекрасное для Киева время.

Возле самого храма, в солнечном озаренье, сидел, окруженный немногими ранними посетителями, колоритный, усатый бандурист со своим древним инструментом. Тщательно настроив который, он тут же спел слушателям одну за другой: «Думи мої, думи” Т. Г. Шевченка, “Ой ти, дівчино, з горіха зерня” І.Я.Франка и непревзойденное “ Всякому городу нрав и права” Г. С. Сковороды. Получив причитающиеся ему гривны, он попытался заговорить со мной, — единственным оставшимся возле него слушателем, — о политике. В ответ получил от меня что-то резкое и нетерпимое.

— Ты не хочешь меня слушать? — Обиделся на меня бандурист.

— Нет, — сказал я резко, и тоже отошел в тень храма.

В это время кто-то положил мне руку на плечё. Оглядываюсь. Стоит наш прораб. Пухлое лицо Вильгельма расплылось в лучезарной улыбке.

— Что ты здесь делаешь? — Спрашивает.