Звоны Второго Иерусалима

Я, помню, прожил в подвешенном состоянии тогда не один год, — и могу теперь смело утверждать, что ко всему можно привыкнуть, — и, прежде всего потому, что, это — стиль жизни: человеку всегда есть что терять, даже если терять уже нечего. Существование в такой стране может продлеваться годами; многие жители почившего в бозе «великого» Советского Союза, цепляются за какую-то несущественную мелочь, как бы забывая о своем стоянии в бесконечных очередях за самым необходимым!..

Мы часто обговариваем это с Марией Алексеевной. Но, едва разговор каснется относительно московского патриархата, она накаляется до бела.

— В Храме всех Преподобных Печерских Святых «обновляется» старинная икона Божьей Матеи «Троеручечница», — говорит она тоном религиозной фанатички. — Фон на ней постоянно просветляется! Это как, по-твоему?.. А то, что в этом храме расцвела на иконе «Успение Божьей Матери» сухая лилия, которая давно лежала под стеклом высохшей…

— Эти фокусы — для религиозных фанатиков, — парирую я.

— А благодатный огонь, который в пасхальные дни без огня зажигают в Иерусалиме православные священники? Ты знаешь, что перед коликвиумом вся комната осматривается! В ней никого не остается! Как ты докажешь это?! — Глаза ее в какой-то момент озаряет свет ее веры.

— Здесь, — говорю я, — Давид Коперфильд отдыхает. Настоящая вера — зиждется на духовном служении. Для этого не обязательно посещать храмы; лучше посидеть над любимою книгою. Это будет полезнее для воспитания любви к ближнему! Мне ли об этом твердить вам, Мария Алексеевна? — Это мои любимые «богохульные» мысли. — Духовное начало в человеке, должна хранить совесть. Совестью российского попа — здесь не обойдешься! Эта совесть — не критерий праведности. Нормальную совесть, надо воспитывать в себе. Эти фокусы, которые показывают попы, рассчитаны только на фанатиков. Какая же это вера? Это — опиум! — твержу я, каждый раз, Марии Алексеевне.

— Тебя держит бес, — говорит она, потеряв надежду хоть как-то повлиять на мою философскую распущенность. — Тебе надо срочно сходить в храм! Исповедаться…

— Тогда я отправлюсь во Владимирский собор! — говорю я. — Там правят попы, которые ближе мне по духу. Они — украинцы…

С Игорем, Мария Алексеевна, подолгу ведет какие-то душеспасительные беседы. Она наставила его на путь истинный: он бросил упиваться алкогольными напитками. Жаль, что на его тумбочке начали появляться какие-то агрессивные воззвания российских церковников.

Я легко припоминаю тот день, когда мы впервые отправились с ним в Лавру.

…Мы отправились в Лавру, начав обходить ее с церкви Всех Святых, построенной в 1698 году при украинском гетмане Мазепе, — этого я не расскажу ему, — занявшись рассмотрением написанных маслом картин, записывая свои наблюдения в блокнот, параметры храма, — пока, Игорь, истово молился. Он словно припал к живительной влаге, и не мог оторвать своих уст от щедрого источника.

Я показывал ему все храмы, которые попадались ему на пути; по возможности рассказывал о них. В, конце концов, я отвел его на могилу, убиенного в Киеве Петра Столыпина, останки которого покоятся возле Успенского собора. Убил премьер-министра некто Багров, двойной агент — Германии?.. и, одновременно, царской охранки, — предшественницы небезызвестной ЧК — ОГПУ — МГБ — КГБ — ФСБ.

Германия, якобы, не пожелала видеть Россию могущественной, а царь не желал возвышения самого Петра Аркадьевича Столыпина. Которого ненавидели все: от мнительного сельского кулака, до всесильного батюшки-царя. Увы, такая участь всех реформаторов!

Российская империя выбрала себе иной путь социального развития.

Прогрессивного премьер-министра убили именно в Киеве.

— Это тот самый? Настоящий? — все допрашивается у меня Игорь.

— Тот самый, настоящий, — говорю, — премьер-министр царской России, который проводил необходимые реформы. Он по-своему мечтал увидеть Россию великой державой, и многое делал для этого.

— А почему же тогда его похоронили в Киеве? — Удивляется он

— Потому, что такова была воля самого Столыпина, — отвечаю я. — За ним долго охотились. Премьер-министр завещал быть похороненным там, где его настигнет смерть. Его застрелили здесь, в Киеве. В Оперном театре. В присутствии самого царя!

…Я водил его по пещерам, которые вырыли монахи. Он много молился; ставил, где только можно, свечки. В конце нашей экскурсии, я отправился с ним в церковь Спаса на Берестове. Хотел показать покоящиеся там останки киевского князя Юрия Долгорукого, основателя Москвы. Но храм, к нашему вящему сожалению, был закрыт на ремонт.

После этого я перестал его водить в Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру. Предпочитая бывать во Владимирском соборе. Игорь искал себе новых поводырей, — но, видать, не нашел…

Я пережил с ним контрреволюционные процессы в нашей политике, когда на целый год власть в стране оказалась в бывшего уголовного преступника, которого навязала нам агентурная сеть кацапо-сексотского подполья; неожиданное освобождение страны от этого плоского режима…