Звоны Второго Иерусалима

Оказавшись, чуть ли не на обочине всей цивилизации, Москва лихорадочно искала пути возвращения былой привлекательности. Она все больше обращала на себя внимание здоровым румянцем спящей под одеялом нефтедолларов красавицы, теперь уже насилованной жирным и старым, как этот мир, капитализмом; спешила мимо меня на хороших машинах, хорошо питалась…

…Я бродил по ней, ища необходимых редакций, в расплавленном летним зноем воздухе, сидился на скамейку возле памятника Пушкину. Бродя по Тверской и по Красной площади, заглядывал в какие-то живописные закоулки в центре столицы, подспудно напитываясь там какими-то новыми ошеломляющими впечатлениями, впитывал в память яркие краски и запахи. Я ощупывал взглядом людей, случайно оказавшихся рядом со мной; записывал в память их голоса…

Напыщенный сочными красками Кремль, после того как он перестал для многих в мире считаться «вместилищем зла», стал для меня сразу же каким-то картинно-лубочным, будто декоративным. Вся его сказочная пестрота, теперь напоминала мне страницы из многих русских народных сказок, где есть глуповатые цари, живущих в таких же теремах, которые выдавали своих прекрасных дочерей замуж за настоящих Иванушек-дурачков.

Для России персона Дурака, такая же востребованная историческая необходимость, как и тот же царь, или преступник-тять… Как-то на задний план сразу же уходит простой народ. Вспомнить хотя бы историю с Василием Блаженным и грозным царем Иваном 1V… Чудный своими завитушками собор называемым в народе в честь этого блаженного, — самый прекрасный памятник образу народного любимца! Он, оказывается, был посредником между царем и народом. Так создавались сказки… Нынешним владельцам, наверное, все же скучно сидеть теперь в этих хоромах, зная какие дела вершились здесь еще не так давно…

…Мавзолей…Спасская башня… Фотографируюсь на их фоне…

«А я иду, шагаю по Москве», и запоминаю все для этого рассказа!

Про себя отмечаю в ней большие изменения, которые мне, как украинцу, сделали этот город окончательно чуждым, хоть это всегда было так, если смотреть прямо исторической правде в глаза, но теперь эти различия прямо лезли в глаза со всех имеющихся щелей.

Мы все дальше и дальше уходим друг от друга, мой народ и она, — я, и та же Москва. Случайно попав в ее плоть, как заноза, я уже начинаю оценивать ее как бы со стороны, анализировать происходящие в ней процессы, являясь для ее духа, как бы инородным сгустком энергии. Меня уже не впечатляет амбициозный аляповидный памятник маршалу Жукову, возведенный перед Красной площадью, который вписал одну из главных страниц во второй мировой войне, но и стал на ней одним из олицетворений смерти и жестокости по отношению к своим подчиненным.

Меня больше впечатляют памятники Пушкину и Маяковскому, и даже князю Юрию Долгорукому на Тверской улице, куда я забрел в этой знойный летний день конца июня 2007 года…

В тот же день, я вернулся в обживаемый мною Киев.

Вернувшись из Москвы, я, на какое-то время, забрасываю свое писательство; компьютер без дела пылится на столе в общежитии. Я брожу вдоль отводного канала, пытаясь осмысливать прожитый год в столице, постепенно выкристаллизовываю форму этих рассказов.

Сидя под узорчатой сенью деревьев, — в прилегающей к каналу зеленой зоне, — я, иногда, беру припасенную бутылочку вина, и, уединившись с нею в тиши тенистых чащ, потребляю его малыми дозами, — и тогда мое сидение здесь приобретает еще и практический смысл: я прикармливаю комаров, убиваю их и скармливаю слизням. Обдумывая литературные планы, я неизбежно впадаю в юношескую мечтательность…

…Тогда я звоню в Москву, в редакцию. Мне обещали там что-то напечатать, потом не обещали, и снова обещали…

Скоро прокатилась волна слухов о возможной эвакуации нашего общежития. «Киевэнерго», которому принадлежало оно, якобы, отказалось подписывать новый договор. Эти слухи, как и все неприятное, я знал, имеют нежелательную тенденцию сбываться. Наружу всплыли казармы на 24 километре Житомирской трасы, которые мне приходилось охранять ушедшей осенью. Начались муссироваться слухи, о нашей возможной передислокации туда. По этому поводу начали отпускать шуточки: дескать, вместо дежурных на этажах, у нас появятся дневальные, а по всему периметру поставят часовых на вышках. Все эти слухи еще не раз поменялись. Выяснилось, что фирма переводит свое общежитие в Пущу Водицу, и в нем не остается места для меня. Как и для Марии Алексеевны, которую тоже оставили без работы.

Снова надобно было заботиться о хлебе насущном, о новой крыше над головой.

Заканчивалось самое долгое, и безмятежное лето, 2007 года…

В ближайшее воскресенье я отправился в ближайший пригород Киева, — в Ирпень, — и снял там квартиру.