Звучит повсюду голос мой

Мухаммед не смог смотреть в лицо Исмаилу. Всю дорогу в душе он разговаривал со старшим братом, с самым близким и дорогим человеком: "Исмаил, ну разве ты не знаешь людей Базара? Разве не научился разбираться в тех, кто молчит, поджав губы? В тех, кто язвит с издевкой? В чем моя вина? Разбойник Алыш и Закрытый Гаджи Асад всех осуждают. Любой мыслящий человек для них безбожник, ученого человека называют урусом, того, кто хоть один день пропустил молитву в мечети, причисляют к сектантам мултани... Не осталось ни одного человека, которому бы они не придумали кличку... Вспомни, что они устроили несчастной Гюллюбеим, как разгромили ее школу. А теперь у них на очереди Ага. Хотят разделаться и с его школой, открытой с таким трудом. И его, и меня обливают грязью... У этого человека бездна знаний, я хочу получить каплю из этой бездны. Разве учиться зазорно? Я пишу стихи, показываю ему, он учит меня законам стихосложения, исправляя мои ошибки... Ну что плохого ты видел на собраниях поэтов в нашем доме? Ты все знал, на каждом меджлисе присутствовал, брат. Если бы я мог поговорить с тобой откровенно, брат! Как было бы славно!.. Если недовольство или горе высказано, человеку становится легче... Если не высказано, оно каменной скалой на сердце давит... Брат, мы с детства росли с тобой друзьями, хоть ты и старше меня. Ты был товарищем моих игр и моим защитником, опорой: меня ни разу не обидел ни один мальчишка в квартале из страха перед тобой, моим старшим братом. Мы росли при отце, но ты был для меня и отцом, умел узнавать по стуку моего сердца, что у меня на душе... И о том, что я влюблен в нашу двоюродную сестру, бедняжку Гамзу, ты знал, и о том, что она ранит мое сердце своими взглядами, ты знал. Тебе я читал мои первые газели, с шероховатой неумелой рифмовкой. Тебе раскрывал свои тайны, делился обидами и неудачами, мой первый друг, мой родной, любимый брат. Почему же теперь ты мне не веришь? Почему подозреваешь меня в нечестных, недостойных поступках? Почему больше доверяешь сплетням алышей и "закрытых"? Ведь у тебя есть сердце, неужто оно не подсказывает тебе, где правда?! Есть высший суд аллаха, его ты не страшишься, брат?.." Все это Мухаммед в душе твердил Исмаилу, молча вышагивавшему впереди него. Они углубились в густые, трудно проходимые заросли Зогаллы. Мухаммед еще плотнее запахнулся в свою черную чуху, обшитую по краям серебряными галунами, пытаясь унять дрожь. Он не понимал, почему брат выбрал такой странный путь к святилищу, но не решался спрашивать у Исмаила.

Исмаил слышал за собой шаги брата. Он, конечно, сознательно выбрал этот трудный путь через лес Зогаллы. Здесь он сотрет черное пятно, павшее на их род... Вдали от людей, вдали от обычных дорог. Он уже вынес свой приговор...

Уже около года его терзали разные слухи, доходившие до него от постоянных обитателей и посетителей Базара. Слухи роились около Мануфактурных рядов, изматывая вконец Исмаила. Несколько дней назад его пригласил к себе Махмуд-ага. Их беседа протекала с глазу на глаз. Махмуд-ага не уставал повторять:

- Возьми себя в руки, не верь словам подлецов, это происки алышей и "закрытых"... Послушай, я прочитаю тебе газели Аги, ты должен понять, что мир поэзии очень отличен от мира обыденной речи. Воображение поэта рождает символы, непростые сравнения. Посмотри, какими чертами награждает Сеид Азим Ахунда Агасеидали, всеми почитаемого мусульманина, в стихотворении, посвященном Мешади Кязым-беку:

Точь-в-точь потомок Мустафы, он тайны ведает Лейли.

Такая верность красоте Меджнуном делает меня.

Видишь, Сеид Азим уподобляет Ахунда Агасеидали - красавице Лейли, а себя Меджнуну. Можем ли мы хоть в чем-либо упрекнуть Ахунда Агасеидали? Можем ли из-за этого поэтического сравнения придать газели какой-то скрытый смысл?

Проклиная в душе всех сочинителей подобных символов и сравнений, Исмаил, однако, не смел спорить с Махмудом-агой:

- Избави аллах, нет...

Махмуд-ага, желая быть еще более убедительным, ласково положив руку на плечо Исмаила, продолжил: