Звуки, которые нас окликают

(Для него — завтра, а мы с Евгением уже всё знаем. Или нам кажется, что мы что-то про Валю знаем. А знаем ли, мы не узнаем никогда.)

В инстаграмме у Валиной девушки Лизы обнулился счётчик.

Бананы пожелтели и почернели: не дождались.

Груши тоже не дождались: обмякли, кожица на боках у них лопнула и засочилась мякоть, «каменные» груши скуксились и завяли.

А нам, всем родным, повезло.

В 9.07 по Питерскому Валя прислал селфи — он в гражданском, а рядом парень в форме.

В 9.08 он прислал фото «системы Ниппель»: сочетания швабры и совка, держащего окно, чтобы не открылось (видимо, Валя стоял в коридоре части и окидывал её прощальным взглядом).

В 10.00 он должен был выехать из посёлка Лебяжье в сторону Питера.

В 12.16 — прислал фотографию билета «Санкт-Петербург — Омск» на 014 место десятого вагона (за 5894,9 рублей).

— Сухпай дали? — спросила я в соцсети.

— Нет. Но я взял, — пришёл в ответ смайлик.

В 15.20 поезд отошёл от Ладожского вокзала.

А потом как-то сразу наступило двадцатое число.

Такого масштабного праздника я в нашем доме не помню.

Я никогда не перетирала такое количество стаканов и тарелок, никогда не тащила по подъезду от соседей столько стульев и табуреток.

Мама никогда не готовила в таких масштабах картошку с курицей и такое количество голубцов (от волнения и отсутствия опыта она то пекла их в духовке, то тушила в скороварке, и всё равно «запорола»).

Папа давно не проводил столько времени в зале — зал много лет был для него проходной комнатой.

Я поехала на вокзал на такси, единственный представитель семьи со здоровыми ногами, не трясущийся над картошкой.

Поезд № 14 подлетел к четвёртому пути стремительно, мы — огромная любящая приехавшего толпа — бросились за нужным вагоном, потому что не могли допустить, чтобы Валя вышел к пустому перрону.

И не было вот этого: «Из вагона шагнул совсем другой человек, высокий и статный», нет, он был такого же роста и такой же родной. Да, он был в форме, и форма была единственной новой деталью. Для пущего впечатления Валя вышел из вагона без тёплой куртки, только в той, на которой были криво наклеены шевроны, а на спине виднелась надпись «росгвардия», в тонких брюках и красном берете.

Да, форма была измята, но производила впечатление. А более всего впечатлял берет, даже не красный, а такого сложного цвета, взявшего что-то от вишни и от борща. Берет впечатлял потому, что прежде мы видели Валю во всём, кроме этого: в ушанке и балаклаве, в шлеме и кепке, но чтобы в берете, красной тарелке с черным кантом и значками, такого не было.

Валя был родной, а берет совсем непривычным, и вместе они были именно тем, кого мы ждали — родного, но изменившегося, повзрослевшего, высокого, статного.

Лиза и Валя обхватили друг друга. Я получила объятия третьей. Кто был вторым? Не запомнилось.

Домой ехали на двух машинах:

— Вы только без нас не входите!

— А вы без нас!

Мама обняла Валю с улыбкой, а папа заплакал.

Валя не плакал, и что именно он чувствовал, никто не знал. Гришковец позволил заглянуть в голову вернувшемуся со службы, да, но головы-то у всех разные, свои.

— Садись со мной, — пригласил папа Валю и буквально сразу взял слово, — имею сказать пару слов!

Я опустила глаза на тарелку с салатом, зажевала губу.

Папа начал очень тихо и быстро, на слове «любимого» посмотрел на Лизу:

Сегодня светлый и радостный день

Мы встречаем сына, брата друга

любимого.

Провожая нашего призывника

Мы испытывали чувство тревоги

и настороженности

Ведь служба вдали от дома это

сложное испытание.

Но наш сын справился. Благодаря

серьёзной физической подготовке.

Доброму, коммуникабельному

характеру, весёлому нраву

открытой душе. Год службы

позади он останется в памяти

навсегда Друзья сослуживцы

командиры, нелёгкие армейские будни не забыть

Мы поздравляем сынок тебя с

возвращением домой

Добро пожаловать Ура

Сверху была приписка, но я не помню, читал ли её папа:

И мы все здесь присутствующие

родные,

близкие, друзья, знакомые

и любимые

говорим тебе

сынок

с возвращением!

И все захлопали. И до конца вечера не произошло ничего страшного: никто не рассорился, не заспорил до драки, не поранился, не обиделся.

Выпив водки, Валя раскраснелся (только по краям лба шли две белые полосы вверх), стал рассказывать смешное со службы, а папа мягко ругал его за маты.

— По-другому не расскажешь тут, — поясняли ему Валя и отец Лизы, дядя Коля. Но папа всё равно после каждого крепкого слова мотал головой, цыкал и играючи стучал Вале по макушке.

Было душно, сыто, спокойно — всё уже случилось.