Звуки родного двора

– Как? Когда? – уже шепотом переспросила Динка.

– Это произошло почти на моих глазах, вернее… не совсем на глазах, но через несколько минут после того, когда все было закончено, я оказалась рядом с машиной и все… все видела, – пояснила Аня.

От услышанного Динка окончательно впала в транс.

В комнате на несколько минут водворилась тишина. Для обеих она показалась вечностью, в которой хрупкие души подруг искали ответы на вопросы: «Зачем жить? Как жить дальше?». Динка, как и Аня, так и не устроила свою жизнь. Раздираемая между двумя, иногда тремя, работами, в поисках заработка для себя и больной матери, она не нашла времени на личную жизнь. Динка уже забыла, когда последний раз выходила в свет. Впрочем, идти-то особо было некуда. Танцы, куда раньше так любили ходить подруги, уж давно не радовали. Там они были чужими старушками, потому как подросла новая смена – молодые, длинноногие девочки. Кинотеатры, куда выстраивались очереди на отечественные фильмы, радости не доставляли. Оставалось одно – запить, что и делали многие. Но на это у Динки не хватало здоровья, а Ане не полагалось по статусу. От удручающей перспективы и горя хотелось выть. Подруги так и поступили. Тишину разрушил плач, к которому присоединился вой Верного. И назвать это можно было человеческой тоской, убегающей куда-то во Вселенную, подальше от Земли: то ли в рай, то ли в ад…

Несколько дней спустя Аня узнала, что Прутикова расстреляли из-за нечестного бизнеса. Она не верила разным, очень противоречивым слухам, но догадывалась, что автоматная очередь – предупреждение. Что город находится под прицелом свободного, но еще далеко не цивилизованного рынка, где будет продаваться все, даже человеческая жизнь. Осталось нажать спусковой крючок, и эпоха, в которой жили дед, отец, исчезнет, потому как себя исчерпала. Начнется новая жизнь. Аня не ошиблась. Наступало время больших перемен, когда с исторической сцены молча уходило целое поколение не вписавшихся в новую жизнь людей и приходили другие, совсем не похожие на прежних. Это была новая, неведомая раньше человеческая порода: ловких, сильных, хитрых, напористых, предприимчивых. Честность – главная ценность Анечки Видовой – не позволила изменить своему естеству. Она, оглядываясь назад, ясно увидела, что всегда была белой вороной вне стаи. Была и осталась. И хотя ее душа жаждала перемен, изменять себе она не собиралась.

Свободный рынок тем временем овладел всем городом. Одна из центральных улиц стала походить на маленький палаточный городок, где все, независимо от статуса и положения, торговали. Динка, уставшая от бесконечных ночных дежурств, мгновенно перестроилась. Приобрела заграничный паспорт, съездила в Турцию за товаром и заняла одно из не самых плохих мест в палаточном центре. Правда, по неопытности и нулевому стажу в бизнесе торговля в начале коммерческой карьеры складывалась не совсем благополучно, но все равно было лучше, чем жить на зарплату. Рядом с ней бойко торговали одноглазая Симка Богомаз и Витька Голубев. Они жили в гражданском браке и воспитывали трех дочерей. Витька состоял во множестве других гражданских браков, где тоже были дети. В достоверность отцовства не вникал, признавал всех и молча нес миссию многодетного отца, зарабатывая на рынке. Торговал он нижним бельем, и это понятно. Уж в чем – в чем, а в трусах и бюстгальтерах Витька разбирался: за плечами, как-никак, немалый опыт многоженства.

– Какой цвет бюстгальтера предпочитаете? – спросил он женщину лет тридцати пяти, стыдливо рассматривающую товар.

– Обычный, черный.

– А размер какой? Четвертый? Не может быть! – Витька бесцеремонно уставился на женскую грудь, тщательно замаскированную кожаным пальто турецкого качества.

– Мне лучше знать свой размер, – вспыхнула женщина.

– Не волнуйтесь, – защитила Динка клиентку.

– Она не разбирается в особенностях и специфике товара. Турецкий второй может тянуть на четвертый, а бывает наоборот, – огрызнулся Витька.

– Цветные платки, матрешки, – громко выкрикивала пожилая женщина слева от Витьки.

– А это что? – спросил у нее неказистый мужчина с заметной лысиной на большой как тыква голове.

– Хрен! – торжественно пояснила та.

– Для этого существует продуктовый рынок, – возмутился мужчина.

– Твое какое дело? Берешь? Бери или дуй отсюда… Цветные платки, матрешки… – продолжала выкрикивать женщина.

Через несколько минут оскорбленный мужчина привел директора рынка, в котором торгующая братия признала бывшего горкомовского работника. После пятиминутной разборки хрен с прилавка горластой женщины исчез. Мужчина со светившейся, как воск, головой времени зря не терял. Сосредоточив внимание на Витькиной палатке, он с интересом стал изучать товар. Его привлекла красивая коробочка. В ней оказались женские прокладки, которые он тщательно рассматривал, явно сомневаясь в их качестве.

– Почем ваши трусики? – спросила темноволосая женщина с кавказским акцентом.

– Здесь все написано. Разуй глаза, – оборвал ее Витька.

– Вай-вай-вай! – запричитала та, рассмотрев цену.