Звуки родного двора

– А деньги как он зарабатывает?

– Отнимает, – совершенно спокойно ответила Динка, – вернее, мы платим, а он «делает крышу».

– Как отнимает, это что же получается – ворует? Так зачем же вы отдаете?

– Ой, Анька, какая ты у меня темная…

Динка продолжала обучать подругу всем тонкостям нелегкого хлеба начинающих бизнесменов, вынужденных отдавать часть доходов рэкетирам. Но Аня забросала ее вопросами, на которые так и не нашлось ответов…

Парадокс! Среди сотен людей и множества красивых вещей она вдруг почувствовала себя совершенно одинокой и никому не нужной. Миропонимание, мироощущение рушились на глазах. Она, желавшая перемен, теперь их ненавидела. От свободы, которой всегда не хватало, теперь она задыхалась. Давно Аня не испытывала такого тягостного душевного дискомфорта, давно ей не было так плохо.

Распрощавшись с Динкой, она уехала домой. Во дворе встретил сильно постаревший Верный. Годы его не пощадили: шерсть облезла, передвигался кое-как, лаял в редких случаях. Собака почти не реагировала на посторонних, сутками отлеживаясь под деревьями. И только к Ане по-прежнему оставалась неравнодушной. При встрече с хозяйкой пес откуда-то черпал силы, вилял хвостом и в знак глубокого уважения за когда-то спасенную жизнь преданно ложился у ее ног.

– А у нас гости! – с улыбкой заявила Майя Федоровна дочери.

Напротив светящейся от счастья Аниной мамы сидела тетя Тая. Уж год прошел с тех пор, как в доме соседей Кныш поселились незнакомые люди. После того, как Владимира Павловича осудили на семь лет за подрыв советской экономики, тетя Тая в течение долгого времени разрывалась между мужем, сыном и домом, пребывая в постоянных разъездах, а вскоре и вовсе исчезла. И вот теперь она, маленькая, высохшая, с заметно поредевшими рыжими волосами, вновь объявилась в доме Видовых. С ее появлением что-то вернулось из «той» жизни. Дом ожил, впустив тысячи прежних звуков: звяканье чашек, запах кофе, хлопанье дверей, хриплое тиканье часов, шарканье Верного. Звуки не исчезали, они были и раньше, но с возвращением тети Таи переродились, приобрели старые оттенки, от них веяло уходящей и когда-то счастливой жизнью.

– Анечка, милочка моя, – радуясь по-детски, выплеснула тетя Тая, – неужели это та маленькая девочка, которую я всю жизнь знала?

– Сильно изменилась? – выразила беспокойство Майя Федоровна.

– Повзрослела, – серьезно ответила тетя Тая.

– А вот рыбку золотую так и не поймала, – пожаловалась Аня и прижалась к плечу гостьи.

– Девочка моя, в твои-то годы, – подбодрила тетя Тая, – главное, милочка моя, вера! Ее бы, окаянную, не утратить. Вера ведь – это лекарство, – выдохнула тетя Тая.

– Если б еще знать, во что и как верить, – без оптимизма кивнула Аня.

– В себя Анечка, в себя… надеяться только на себя, а Бог… милая, он ведь у каждого свой.

Тетя Тая вынула из кармана халата измятую пачку сигарет, долго чиркала зажигалкой, но руки дрожали, не переставая. Раньше такой слабости она не позволяла, курящих женщин презирала. Зажигалка не поддавалась, она швырнула сигарету, не справившись с дрожью. И вдруг Аня поняла, что перед ней не тетя Тая, а слабая женщина, пытающаяся стать сильной, решительно карабкающаяся вверх по тропе. Она идет по следу, как раненый зверь, чтобы найти, наконец, покой после гона.

У Ани дрогнуло сердце. Собственно говоря, что Видовы знали о семье Кныш? Ничего, кроме того, что хорошие соседи. О частной жизни этой семьи можно было только догадываться. Никто из Видовых не смел спросить о Владимире Павловиче. Тетя Тая сказала сама:

– Попал под амнистию, но поздно. Там… сильно заболел. Открытая форма туберкулеза. Врачи надежды не оставили.

О Сереже – ни слова. Конечно же, она знала, чем занимается ее мальчик, которым так когда-то гордилась. Наступила тишина. Разговор не клеился. Выручил Николай Георгиевич:

– Пора бы, девочки, и по стопочке – за встречу.

От домашнего вина, которым так гордился хозяин дома, тетя Тая не отказалась. После первой стало легче, беседа заладилась. Говорили о кактусах, погоде, работе, огороде и только не о конкретных судьбах. Слишком больно было говорить о людях, которым довелось жить во времени, уравнявшем высокое и низкое. Когда пошлое и мерзкое получало те же права, что и высокое, когда их охраняли одни и те же законы. Когда самые низменные качества человека для многих становились основными ценностями. Эти ценности имели своих защитников и даже певцов.

– Я завтра уезжаю, – неожиданно сообщила тетя Тая, – пойду, уж поздно, еще нужно успеть собраться… утром зайду на кофе…

Уходя, она обернулась, виновато улыбнулась и тихо закрыла за собой дверь. Каким-то непонятным чутьем, своим седьмым чувством Аня догадалась, что больше ее никогда не увидит. Она не ошиблась. Утром тетя Тая не пришла, а вечером к Видовым зашел мужчина и сообщил:

– Я ваш сосед.

– Кто-кто? – переспросил Николай Георгиевич.

– Сосед, – повторил мужчина и показал на дом тети Таи.