И когда она в первый раз ему приснилась, Принц с удвоенным рвением занялся окклюменцией, пряча мерзкие мысли в глухой кокон: от других, а главное – от себя. В его жизни сейчас и всегда будет только одна женщина.

…существенно уступают самкам в размерах и яркости расцветки…

Минерва даже жалела, что пришлось провести за министерской перепиской такой солнечный день – снег до боли в глазах искрился под изумительно синим небом. Повезло третьему курсу, Хаффлпафф плюс Гриффиндор, сдвоенный уход за волшебными животными. Хагрид повел их на опушку Запретного леса показывать зимующих палочников, и они, кажется, шли туда весь первый урок, радостно хохоча, валяясь в снегу и перебрасываясь снежками. Минерва посмотрела сквозь заиндевевшее окно, вздохнула и вернулась к бумагам.

Удалось разобраться засветло, и Минерва вознаградила себя прогулкой до Хогсмида: отправила пачку писем, выпила большую чашку коричного чая с песочными тритончиками у Мэган Джонс и теперь неторопливо шла к школе.

Стояли синие сумерки. Окна Гриффиндорской и Астрономической башен светились, как праздничная гирлянда. Минерва вошла в вестибюль. Стайка школьниц с хаффлпаффскими значками шумно взлетела по ступенькам. Понесли открытки к «Кабинету ученого», улыбнулась Минерва.

Эта большая и темная картина висела на втором этаже недалеко от класса защиты от темных искусств – может, потому ученики думали, что это кабинет Снейпа? А может, потому что на картине явно просматривалась алхимическая лаборатория, а Снейп все равно остался в памяти учеников как Мастер Зелий. Он и в самом деле иногда приходил сюда: садился за стол, листал фолиант с латинской фразой на обложке – и уж совсем редко засыпал в кресле. Откидывался на широкую низкую спинку, задрав острый подбородок, открывал худую беззащитную шею и замысловатую серебряную цепочку, уходившую под воротник. На цепочке – все знали – висел тонкой работы медальон то ли со змейками, то ли с инициалами профессора, а что внутри – не видел никто, но разве это было не очевидно? Когда профессор думал, что его никто не видит, он вытаскивал медальон из-под рубашки, раскрывал и печально смотрел.

Открытки у «Кабинета ученого» начали оставлять в первый год, когда заработала школа. Профессор Снейп, чей портрет повесили в кабинете директора в мае, встретил учеников в сентябре во всем блеске посмертной славы. Девятого января кто-то засунул маленькую открытку за раму «Кабинета», четырнадцатого февраля их стало несколько, а на следующий год эльфы притащили маленький столик. Теперь к праздникам на столике появлялся ворох разноцветных поздравлений, по большей части зеленых с серебром. После праздников их убирали эльфы.

«Кабинет ученого» был пуст, как Минерва и предполагала. Профессор Снейп наверняка сидел в кабинете директора, может, пил чай с Дамблдором в честь дня рождения. День рождения! Эван-то где?

Толстый монах выплыл из-под лестницы и любезно сообщил, что профессор Смит в учительской. Минерва поспешила на второй этаж.

Еще на лестнице она услышала нежные звуки скрипки. Профессор Снейп не пил чаю и не беседовал с Дамблдором – он играл в одиночестве в маленькой церкви, убранной к Рождеству.

Эта небольшая картина почти весь год висела у лестницы на седьмом этаже, но к началу декабря неизменно перебиралась к учительской – Хогвартс напоминал о празднике – и оставалась там обычно до самого февраля. В маленькой церкви горели свечи, верхушка ели пряталась в полумраке. Трубы органа негромко гудели, клавиши зачарованного инструмента двигались сами, вплетая мягкие аккорды в главную мелодию, которую вел на скрипке профессор… Северус. Он сбросил мантию и в белой рубашке на фоне красноватой темноты казался еще выше и тоньше. Худая рука нежно, но уверенно держала гриф, широкий рукав съехал к самому локтю, но метка пряталась на внутренней стороне предплечья, был виден только кончик змеиного хвоста. Северус играл, прикрыв глаза, не замечая ничего вокруг, и Минерва не стала его окликать – тихо вошла в учительскую.

Там у большого зеркала стоял Эван Смит.

Зеркало притащила Ханна – еще когда разбирали завалы после Большой Битвы. Раньше добродушное трюмо стояло у восточного входа и никогда не забывало приятную фразу на дорожку выходившим, а на самых маленьких порой ворчало с притворной строгостью: галстук, мол, подтяни. В битве ему здорово досталось, рама развалилась, зеркало треснуло, но не разлетелось на куски, и тихонько постанывало и жаловалось вполголоса. Флитвик его починил, и оно поселилось в учительской у самой двери: оттуда было удобно одергивать учителей: эй, вы в таком виде на урок собрались, профессор Эббот? А причесаться?

Сейчас оно отражало Смита, который то щурился, то елозил носом по самому стеклу, наклоняя голову так и эдак. Минерва окликнула его. Смит выпрямился резко. Сумерки скрадывали детали, но Минерве показалось, что он покраснел.

— Добрый вечер, Эван. Все в порядке?

Он кивнул, развернулся, загораживая зеркало, будто там можно было что-то увидеть, и прикрывая ладонью глаз. Минерва только теперь заметила концы повязки, торчащие из кармана.