Но его никто не услышал.

Пес тем временем извернулся, подпрыгнул и откусил дракону левую руку, перья так и брызнули. Священный посох, неправедно захваченный богомерзким драконом, закувыркался, улетел далеко в сторону и затерялся в высокой траве.

— Как лиса курицу, — прошептал брат Мэтью.

— С нами крестная сила! — повторно провозгласил отец Бенедикт.

И поднялась на дыбы его лошадь, и сбросила наездника, и умчалась прочь. И затерялся отец-настоятель в высокой траве — то ли спрятаться решил, то ли от падения дух вышибло.

Откушенная рука дракона задергалась и распалась на три то ли четыре крылатые херовинки, подобные не то голубям, не то летучим мышам, хер их разберет. И затрепетали крыльями эти херовинки, и полетели к дракону, который как раз отпрыгнул назад, разорвав дистанцию боя. И сели они дракону кто на голову, а кто на шею, и растворились в его теле. И выросла из дракона новая рука, и проклюнулись на ней перья, и выросли в мгновение ока до нормальных размеров.

— Неуязвимый, сука, — пробормотал брат Мэтью и скрипнул зубами.

Пес ринулся на дракона и повторно откусил ему ту же самую руку. Дракон изогнул шею, как адский зубастый лебедь, вцепился зубами в песий загривок и вырвал оттуда нехилый клок плоти. И плоть эта была вовсе не окровавленным мясом, нет, это была неясная серая субстанция, очень похожая на…

— Ребята говорили, что когда чернокнижника жгли… — начал Эндрю, но не закончил, потому что Мэтью сказал ему:

— Цыц! Быстро валим отсюда! К тому же, мы последние остались.

Эндрю огляделся и увидел, что все монахи уже разбежались, и сверхестественные существа сражаются в одиночестве. Про ушибленного отца Бенедикта, валяющегося без чувств, в тот момент никто не вспомнил.

Битва дракона и пса тем временем приобретала все более комический характер. Когти дракона невозбранно проходили сквозь плоть пса, не причиняя вреда, а откушенные псом части драконова тела превращались в летающие херовины и снова вливались в это самое тело. И никто не мог одолеть противника.

Пес, казалось, не замечал, что битва заходит в тупик. Подобно заводной игрушке, он вновь и вновь бросался на богомерзкую тварь, и тщетность всех усилий его, казалось, ничуть не заботила. Он не лаял и не рычал, он просто грыз и рвал тело врага, и облако летающих херовин вилось вокруг них непрерывно. А вот дракон явно испытывал неудобство от бесполезных телодвижений. С каждой минутой боя он все реже пускал в ход зубы и когти, вскоре он больше перестал атаковать, а только бегал по кругу, уворачиваясь от песьих укусов, и его сопровождали летающие херовины, порожденные укусами, от которых ему не удалось увернуться. Наконец, дракон устал бегать и вспрыгнул на ту самую ветку, на которой раньше сидел в засаде. Растопырился, как петух на насесте и заорал своим мерзким писклявым голоском:

— Накося выкуси, райский пидорюга!

К этому времени дракон лишился почти всех перьев, но, странное дело, стал от этого выглядеть даже более грозным, чем в полном оперении. Потому что теперь он походил не на петуха-великана, а на двуногого ящера.

— А я теперь знаю, почему в книгах драконов рисуют без перьев, — прошептал Эндрю. — Они же там после боя изображаются.

— Тсс… — прошептал Мэтью, и Эндрю замолчал.

В отличие от остальных монахов, эти двое не убежали с места битвы добра и зла, но затаились в густом кустарнике. Почему — они сами едва бы ответили. Скорее всего, из бестолкового любопытства.

— Откуда ты взялся, хуйло мохнатое? — возмущался ощипанный дракон. — Чего молчишь, бессловесная тварь? Хули человеком прикидывался? Ненавижу вас, христианских созданий, нет у вас ни чести, ни совести! Убил бы тебя, мудака, не будь ты неуязвимый! Но Фрея сильнее, чем Иисус! Победа будет за нами! Любовь и красота побеждают! Я выпью твой мозг и сожру твою печень! Убью богомерзкого Роберта и поганого Бенедикта, истреблю в Локлирском уделе мерзкую христианскую веру! Ибо Фрея суть добро, а Иисус суть мерзость! И да будет так воистину!

Завершив эту кощунственную речь, дракон спрыгнул наземь и ускакал прочь. Чудо-пес попытался его преследовать, но безуспешно — превосходство дракона в скорости было подавляющим.

Кусты зашуршали, раздвигаясь, и из них показалась рыжая мордашка ведьмы Бонни. Она, оказывается, тоже предпочла затаиться, а не убегать.

— Мелвин! — позвала она. — Мелвин, вернись!

— Мелвин? — глупо переспросил Эндрю.

— Тсс… — прошипел Мэтью и ткнул его локтем в бок.

Пес вернулся. Подошел к Бонни, ткнулся ей мордой в ладонь, позволил почесать загривок.

— Бедненький мой, — сказала ему Бонни. — Покусал тебя гадкий драконище… Что же за исчадие адское, хотела бы я знать…

Чудо-пес требовательно тявкнул. Бонни вздохнула и сказала:

— Дай отдышаться. Думаешь, легко тебя в человеческий облик перекидывать? Я и тогда едва осилила, а я у себя дома была, дома и стены помогают, и травки волшебные…

— Р-р-р, — сказал пес, вежливо, но настойчиво.